Хроники Дождевых чащоб. Книга 4. Кровь драконов - Робин Хобб

– Муравьи и другие твари очистят его до костей в считаные дни, – сказал калсидиец. – Если его и найдут, в чем я сомневаюсь, никто не сможет определить, кто это был. А теперь мы вернемся обратно и уничтожим все следы твоего пребывания в Кассарике.

Убийца исполнил свое обещание буквально. Он сжег детские руки в керамическом очаге и отправил туда же разломанные причудливые ящички, в которых они хранились. Плащ Реддинга превратился в мешок, куда он ссыпал драгоценные камни, которыми были украшены шкатулки. Он ненадолго ушел, предупредив Геста, чтобы тот не вздумал сбежать. Гест подозревал, что калсидиец отправился убивать женщину – владелицу древесной комнатушки. Так или иначе, но проделано это было бесшумно. Сжимая зубы, которые могли начать громко стучать, Гест твердил себе, что, возможно, хозяйка просто получила много денег. Но калсидиец отсутствовал очень долго, а Гест оставался в одиночестве. Он скрючился на стуле, а в комнате воняло горелой плотью и свежей кровью. В помещение царил полумрак, и Гест никак не мог отогнать видение, в котором обезображенный Реддинг смотрел на него из развилки ветвей. Калсидиец нанес ему множество порезов, покрывая сетью ран, пока знакомые красивые черты не исчезли под рваными ошметками кожи. А глаза Реддинга так никто и не закрыл.

Гест всегда считал себя безжалостным торговцем. Обман, шпионаж, нечестные сделки на грани настоящего воровства вошли у него в привычку. Он не видел никакого смысла в том, чтобы быть честным или благородным. Торговля – жестокая игра, и, как часто повторял его отец, каждый человек должен сам о себе заботиться. Гесту нравилось считать себя тертым калачом, мужчиной, которого ничто не смутит. Однако он еще никогда не становился соучастником убийства. Он не любил Реддинга – в том смысле, в котором употреблял это слово Седрик. Но Реддинг был умелым любовником и приятным собеседником. А после его смерти Гест остался один-одинешенек. Теперь ему предстоит выпутываться из мерзкой истории, но как – он даже не представлял.

– Я не хотел ничего такого, – бормотал он угасающему огню. – Я не виноват. Если бы Седрик не заключил ту безумную сделку, меня бы сейчас здесь не было. Это Седрик ви-новат.

Он не слышал, как открылась дверь, но ощутил сквозняк и заметил, как заколебались язычки пламени. Калсидиец показался ему черной тенью на фоне глухой ночи. Он тихо затворил за собой дверь.

– Теперь ты напишешь под мою диктовку кое-какие письма. А потом мы их доставим.

Гест уже был не в состоянии интересоваться тем, что с ним происходит. Он безропотно написал требуемые послания адресатам, имена которых ему не были известны, подписывая их собственным именем. В каждом тексте он хвалился своей репутацией хитроумного торговца и приглашал их на встречу в предрассветный час у стойкого корабля, пришвартованного у пристани. Все письма были одинаковыми: в них подчеркивалась необходимость скрытности и содержались намеки на огромную прибыль, которая будет ожидать их, «когда наши общие планы реализуются». А еще там содержались ссылки на торговцев, с которыми Гест никогда не имел дела.

Затем они аккуратно скрутили послания по очереди, перевязали листы бечевкой и запечатали каплей сургуча. Калсидиец затушил огонь в очаге, и они покинули обчищенную комнатенку, унося послания с собой.

Долгая ночь стала и вовсе бесконечной, пока они пробирались по Кассарику. Калсидиец был проворен, но плутал впотьмах. Не один раз им приходилось возвращаться. В конце концов все шесть посланий были разнесены, привязаны к ручкам дверей или всунуты в щель между дверью и рамой. Гест почти с радостью спустился за убийцей по нескончаемой лестнице на раскисшую дорогу, которая вилась на земле. Отличная каюта, чистая теплая постель и сухая одежда ожидали его на корабле. Как только он окажется там, он наверняка сумеет лучше разобраться в событиях этой ночи и решить, что делать дальше. Он снова станет самим собой, а мерзкое приключение превратится в эпизод из прошлого. Однако когда они добрались до судна, калсидиец опять приставил нож к спине Геста. Тыкая острием, заставил пленника спуститься в трюмный отсек для грузов и опустил над ним крышку люка.

Такое унижение стало для Геста неожиданностью. Он замер, скрестив руки на груди, и принялся молча ждать, считая, что калсидиец вернется с минуты на минуту. Но время шло, калсидиец не появлялся, а отсутствие элементарных удобств привело Геста в бешенство. Он на ощупь обследовал каморку, но обнаружил только глухие деревянные стены. До люка он не дотягивался, а когда взобрался по невысокому трапу, чтобы толкнуть его, то обнаружил, что крышка заперта. Гест начал колотить по люку, но он очень ослабел, и его криков никто не услышал. Он метался по отсеку, сыпля проклятиями и рыча, пока не выбился из сил. Тогда он сел на пол и решил ждать калсидийца, но позже задремал и проснулся в кромешной темноте. Сколько его продержали в трюме, определить не удавалось.

Его терзали голод и жажда. Когда люк наконец открылся, то пролившийся в него слабый свет ослепил его. Однако он попытался взобраться вверх по ступеням.

– С дороги! – прикрикнул кто-то.

В люк бесцеремонно принялись запихивать каких-то мужчин. Трое приземлились нормально, ругаясь и пытаясь пробиться обратно, пока в трюм заталкивали новых. Гест опознал в некоторых пассажиров, вместе с которыми он плыл вверх по реке, а в других – членов корабельной команды. Оказались здесь и джамелийцы, вложившие деньги в постройку стойкого судна. Последние двое пленных являлись торговцами из Удачного. Люди, смотревшие на них сверху, издеваясь и угрожая, были калсидийцами, в традиционных вышитых жилетах и с кривыми кинжалами.

– Что происходит? – спросил Гест.

Один из торговцев прохрипел:

– Это бунт!

А его сосед по несчастью добавил:

– Оказывается, всю дорогу в трюме прятались калсидийцы. Они захватили корабль!

Отсек оказался тесно набит мужчинами: их было больше дюжины. Один держался за плечо – и у него из-под пальцев сочилась кровь. Испуганные и ошеломленные торговцы явно пострадали от побоев.

– Где капитан? – подал голос Гест.

– С ними заодно! – проорал кто-то с такой злобой, словно тут была вина Геста. – Ему хорошо заплатили, чтобы он пустил на борт калсидийских ублюдков и спрятал их. Утверждает, будто они вложили не меньше нашего – и к тому же приплатили лично ему!

Люк трюма начал закрываться. Мужчины ринулись вверх по лестнице, выкрикивая протесты и мольбы – но в считаные мгновения в трюме наступила ночь.

Теперь Гесту стало еще хуже. Теснота и духота давали о себе знать. Одни просто потеряли голову от злости или страха. Другие ожесточенно спорили относительно того, что именно случилось и кого надо наказать. Некоторые оказались даже не бывшими пассажирами, а торговцами из Дождевых чащоб, которых заманили на корабль «поддельными посланиями». Гест не открывал рта и радовался темноте, которая могла принести хоть крошечную пользу.

Калсидийцы, которые командовали кораблем, при захвате судна, похоже, убили не меньше трех матросов. Вероятно, жертв было четыре, поскольку поднявшуюся на борт женщину сбросили в воду, когда она истекала кровью, но еще дышала. Гест внезапно в полной мере осознал безжалостность убийцы и серьезность своего положения. Когда какой-то из заключенных предположил, что они наверняка вскоре погибнут, кто-то заорал на него, приказывая заткнуться, но никто не стал спорить с беднягой. Двое мужчин вскарабкались по ступеням и отчаянно пытались сдвинуть тяжелую крышку люка, пока остальные подбадривали их и давали советы. Гест забился в угол и прижался спиной к стене.