Загадочная Московия. Россия глазами иностранцев - Зоя Ножникова

— Как будут послы у его курфюршеской светлости Иоганна-Георга и его княжеской милости герцога Фридерика, то пусть передадут им поклон.

После этого он, через канцлера, велел сказать, что жалует послов: дает им и их обер-офицерам и гоф-юнкерам опять поцеловать свою руку».

* * *

Через год с небольшим, 3-го апреля 1636 года, все повторилось. Олеарий описывал:

«При поезде придерживался тот же порядок, что и во время въезда: только секретарь, ехавший один впереди послов, нес в протянутой вверх руке княжеские верительные грамоты, завернутые в красную тафту. Стрельцы и народ стояли толпами на улицах от посольского двора до Кремля и аудиенц-зала. Конные эстафеты, по русскому обыкновению, часто и поспешно отправлялись от дворца к послам, принося приказание то ускорять, то замедлять езду, то даже останавливаться. Делалось это для того, чтобы его царское величество вовремя успел сесть на престол для аудиенции.

Церемонии и великолепие дальнейшей аудиенции совершенно соответствовали тому, что было год тому назад, на первой аудиенции. Из сводчатой передней, полной сановитых русских, двое вельмож вышли навстречу послам, приняли их и привели пред его царское величество. Царь сам спросил о здоровье его княжеской светлости, так же, как и прежде, принял верительную грамоту, дал руку для поцелуя и пожаловал нас своим столом.

Пропозиция, которую посол Крузиус сделал на этой аудиенции, была изложена следующим образом:

— Пресветлейший, державнейший государь царь и великий князь Михаил Феодорович всея России, державнейший царь и великий князь! Вашему царскому величеству светлейший высокородный князь и государь Фридерик, наследник норвежский, герцог шлезвигский, голштинский, стормарнский и дитмарсенский, граф ольденбургский и дельменгорстский, милостивейший князь и государь наш, присылает свой привет друга, дяди и свояка и желает всего лучшего по родственному, его княжеской светлости, расположению.

Прежде всего его княжеская светлость очень был бы обрадован, если бы ему возвестили, что ваше царское величество с молодым государем и наследником и со всем царским домом находятся в добром телесном здравии, в счастливом мирном правлении и во всяческом высоком царском благополучии. Он желает от всего сердца, чтобы Всевышний милостиво сохранил надолго все сии блага вашему царскому величеству и всему царскому дому.

Вслед за сим вашему царскому величеству его княжеская светлость приносит свою благодарность друга, дяди и свояка за то, что ваше царское величество по родственному чувству соизволили на свободный пропуск нас, послов его княжеской светлости, через великие свои государства и земли в Персию и обратно. По сему его княжеская светлость опять отправил нас с настоящим верительным письмом и приказал при этом, чтобы все, что раньше относительно свободного пропуска в Персию и обратно говорилось и решалось, теперь было в точности подтверждено ратификациею, переданною нам его светлостью, и чтобы мы также представили вашему царскому величеству еще иные вещи.

К вашему царскому величеству теперь его княжеская светлость обращается с просьбою друга, дяди и свояка разрешить нам тайную аудиенцию, выслушать нашу просьбу и сделать но ней благоприятное решение. По отношению к вашему царскому величеству его княжеская светлость, со своей стороны, свидетельствует свою готовность ко всем услугам и свою дружбу дяди и свояка, о чем мы считаем необходимым вкратце объявить от имени его княжеской светлости. Кроме того, мы, с должным почтением, решаемся поручить милости вашего царского величества нас самих».

Прошло около двадцати пяти лет, и в Россию к Алексею Михайловичу прибыло датское посольство Ганса Ольделанда. О пребывании датчан в Москве в 1659 году писал в дневнике секретарь посольства Андреас Роде:

«24-го марта утром явился к нам подьячий, имени которого я не помню, человек низшего разряда, и привез посланнику грамоту из Приказа. Этот дьяк объяснил, что он прислан думным дьяком Алмазом Ивановым, чтобы приветствовать от его имени посланника и чтобы, по исполнении этого, собрать сведения о положении дел в Дании, о мирном договоре, заключенном со Швецией, о землях, обещанных и уступленных Дании на основании этого договора, о причинах, так внезапно вызвавших эту недавнюю войну, об осаде Копенгагена, о морском сражении и, наконец, о том, кто одержал верх. На все эти пункты мы ему подробно отвечали, и он все это велел записать своему писцу. Мы обещали, кроме того, дать ему книжечку с очерком образа действий Швеции за последнее время и вызванной ею несправедливой войны, посланник же поручил ему передать Алмазу Ивановичу, что ему очень хотелось бы возможно скорее иметь аудиенцию у его царского величества и что поэтому и просит думного дьяка о содействии. Под вечер тот же подьячий пришел вторично и сообщил, что соизволением его царского величества аудиенция назначена на следующий день. Одновременно он принес два пакета с письмами, полученными здесь для посланника, при этом он передал от имени великого князя, что в знак тесной дружбы и добрых отношений к его величеству королю датскому великий князь повелел вручить посланнику эти письма в полной сохранности и невскрытыми с просьбой известить его о сообщаемых в них вестях.

25-го числа утром явились оба пристава и просили, чтобы господин посланник к седьмому часу дня (то есть по нашему около двух часов после обеда[42]) был готов для аудиенции, так как они к этому времени, по повелению великого государя, должны заехать за ним. Кроме того, они спросили, прислал ли его величество король датский подарки великому государю, и когда мы на это ответили, что господин посланник на этот раз поднесет подарки только от себя лично, они пожелали их видеть, чтобы доложить об этом Алмазу Ивановичу. Их желание было исполнено.

В восьмом часу прибыли на подворье посланника двенадцать всадников на белых конях и привели красиво убранных лошадей такой же масти для должностных лиц посланника. Затем были привезены для посланника запряженные прекрасной белой лошадью красивые и удобные сани, и за ними следовали оба пристава, наряженные в парадную одежду из царской казны, причем каждый из них сидел в особых санях. Приставы нам объявили, что их великий государь уже восседает на престоле, готовый дать посланнику узреть свои ясные светлые очи, и что поэтому пора двигаться в путь. Господин посланник тотчас собрался и быстро направился к выходу, приставы же поспешили за ним, чтобы сесть в свои сани, если и не первыми, то по крайней мере одновременно с посланником. Впереди нас ехали вышеупомянутые двенадцать всадников, за ними следовали прежде всего наш гофмейстер и затем наш секретарь с верительной грамотой его королевского величества.

Перед самыми санями посланника несли подарки, именно:

большое зеркало в раме из черного дерева, которое держали двое, далее

два красивых серебряных позолоченных кувшина и, наконец,