Обещание - Дэймон Гэлгут

можно пошарить в мусорных баках. Он испытывает вечный, непреходящий голод, и не всегда именно еды ему не хватает.

Для тех, кто выставлен из мира, время движется иначе. В зависимости от времени суток оно то промахивает мимо, как уличный транспорт, то едва ползет по земле, словно тень от чего-то неподвижного, то, наподобие твоего собственного тела, посылает тебе требовательные сигналы. Кажется, оно скользит медленно, но дни мелькают быстро, и вскоре у тебя уже другое лицо, не совсем твое. Или, наоборот, как раз более твое, чем раньше, такое тоже возможно.

Боб дивится на свое отражение в витрине ресторана, пока его не отвлекают повторяющиеся взмахи по ту сторону стекла. Это менеджер, он гонит его прочь. Двигай отсюда, омерзительный грязный тип, проваливай куда подальше! Вокруг менеджера вьются скверные сущности, и Боб, мгновенно совпав со своим отражением, шатко отчаливает.

Бредет дальше по улице, ища взглядом брошенные сигареты. Не находит ни одной, но зато подбирает лотерейный билет, вроде бы новый, уронили недавно. Идет с ним в кафе на углу попытать счастья, трудно запретить себе надеяться, но нет, не его это случай. Нет – вот слово, которое он чаще всего слышал в жизни, и он слышит его опять. Нет. Фиг тебе с маслом. Нет, и все тут. Чтобы вознаградить себя за неудачу, он, выходя, тянет с полки конфету, и это замечает хозяин, весь облепленный паразитическими сущностями, которые наперебой принимаются вопить и обвинять Боба пронзительными нечеловеческими голосами. Усиленно жуя, он семенит на боковую улочку, смотаться бы скорей, но чуть погодя его останавливают легавые, то ли науськали их на него, то ли пересеклись случайно. Двое в фургоне. А ну-ка документы.

Обычная история, несколько минут, и он в машине, в задней части, в обществе другого пропахшего мочой нарушителя, оба отделены от мира проволочной сеткой. На полу пара мелких призрачных сущностей, к счастью, безвредных, и эту странную маленькую компанию из видимых и невидимых возят туда и сюда несколько бессмысленных часов, снаружи сменяют друг друга разные городские виды, пока наконец задержанных не доставляют в полицейский участок.

Все камеры на вид одинаковы, стены с нацарапанными именами, датами, молитвами и скабрезностями, высоко наверху единственное крохотное зарешеченное окошко. И время, которое для бездомных течет иначе, тут и вовсе стоит на месте. Он растягивается на одной из коек, и ему удается задремать. Снится, что он где-то еще, обрывки прошлого вперемешку с жизнями, где он не вполне он, и ненадолго это спасает от тюрьмы.

Обратно туда, когда кормят вечером, и еще раз обратно, когда завтрак. Миска каши и хлеб. Получше, чем он обычно питается снаружи. После завтрака ему велят вывернуть карманы. Забирают все деньги, какие у него есть, шестьдесят два рэнда сорок центов, говорят, это штраф, а потом выставляют за дверь. Снаружи брезжит ранний свет. А квитанция? спрашивает он.

Что? переспрашивает полицейский.

Что я штраф заплатил. Мне бы квитанцию.

Вали на хер, говорит полицейский, пока я опять тебя не закрыл.

Он валит на хер довольно бодро, слегка даже вприпрыжку. Не самая ужасная ночь в анналах его плохих ночей, Бобу есть что порассказать на эту тему, о да. Впереди у него долгий путь, назад к церкви, которую он считает своим домом, но сопровождать его причины нет и, если подумать, не было. Почему он застит нам вид, этот немытый, оборванный субъект, требующий к себе сочувствия, присвоивший чужое имя, как ему удалось отобрать у нас столько времени своими историями? До чего же настырно он лезет нам на глаза, столько себялюбия, эгоцентризм просто какой-то. Никакого больше ему внимания.

Лучше всего будет распрощаться с ним в середине его пути. Допустим, он идет по тихой пригородной улице мимо тихого пригородного дома, на котором не всякий заметит небольшую латунную дощечку, рекламирующую услуги психотерапевта. Это женщина лет шестидесяти, седая, с короткой стрижкой, безукоризненно ухоженная, на коленях у нее блокнот. Сейчас она разговаривает с одним из самых интересных своих клиентов, это мужчина под сорок с кое-какими трудноразрешимыми проблемами. На этой неделе на него свалилась страшная трагедия, но даже на такое событие он способен смотреть только сквозь свою обычную призму нарциссической травмы, сквозь призму неудачного брака.

Если честно, говорит он в эту минуту о своей жене, я любил ее, по крайней мере я так думаю, секс, конечно, мешает судить трезво, но, думаю, я любил ее вначале. А со временем на первый план вышли вина, долг и обязательства.

Гм-м-м. Слушай себя, дубина. Даже в твоих невзгодах ничего оригинального. Она что-то записывает в блокноте. Он пытается заглянуть, но она наклоняет блокнот к себе. Неадекват? Так она обо мне думает? Может, к тому же, еще и импотент… И то и другое иногда верно. Но я не хочу говорить о своих изъянах, с психотерапевтом – тем более. Лучше по возможности произвести на нее впечатление. Хочет выглядеть в ее глазах соблазнительным.

Они сидят лицом друг к другу в обставленной со вкусом комнате, выходящей в садик за домом, где наперебой щебечут птицы. Если отодвинуть на секунду вину в сторону, говорит она, разве человек, вступая в брак, не принимает на себя долг и обязательства? Ответственность взрослой личности. Не тем ли объясняется ваше чувство вины, что вы считаете себя не вполне состоятельным по этой части?

Нет, говорит он. Я чувствую себя виноватым, потому что хочу с ней расстаться.

Действительно хотите?

Не знаю. Да. Иногда.

Долг и обязательства – улица с двусторонним движением, говорит она. Создается впечатление, что ваша жена, как вы считаете, не доросла до вашего уровня.

Да. Нет. Она должна разве? Он и не может, и не хочет думать на эту тему, хотя сам же ее и поднял. Сказать по правде, брак для него был и есть примерно вот что: двое сходятся, чтобы произвести на свет третьего, зловредное добавочное существо, работающее против обоих, грозящее бедой, губящее твои добрые намерения. Но слишком сложно все это, а сейчас-то он зол по более простой причине. Чертова ее медитация, вот что его грызет, эти ее занятия, когда полагалось бы горевать с ним вместе. Первый его сеанс терапии после гибели Астрид, и сюда-то как мы вырулили, интересно? Я хочу поговорить про мою сестру.

Само собой. С таким ужасным событием очень трудно свыкнуться.

Нет, я, вы знаете, я, вообще-то, другую сестру имел в виду.

Она опускает блокнот и смотрит на него с интересом. У вас есть еще одна сестра?

Да, конечно.