Сердце зимы - Айя Субботина

Она поднялась при помощи Дорфа, на ватных ногах прошла к Банруту. Тот был жив, но очень слаб – грудь едва вздымалась под ее ладонью. Поблагодарив всех богов сразу, Миара достала из-за пояса иджальца кривой короткий кинжал, который тот носил лишь для какой-то одному ему известной цели, так как никогда не пускал в дело, и разрезала плотные, стягивающие его шерстяную тунику ремни. Осторожно сняла ее и следом – полотняную рубашку, насквозь мокрую от пота и крови. Веки Банрута дрогнули, но он остался в беспамятстве. Миара велела принести факел и посветить ему на спину.

Увиденное заставило ее выругаться. Клыки тарона без труда прошли сквозь одежды, вспороли кожу и мясо. В спине Банрута осталось множество глубоких кровоточащих ран – вряд ли от зубов, скорее от когтей или чего-то вроде того.

Таремка не медлила. Плюнув на то, как выглядит, на карачках доползла до мешка Банрута, который валялся поодаль, мелко дрожащими руками достала из него ящик с зельями, откинула крышку, выбирая нужные склянки и глиняный горшочек со смердящей мазью.

– …чтоб их харсты драли!

– Госпожа, мертв он, – пробасил сзади Дорф.

– Жив, – отсекла Миара и, собрав нужные склянки, снова подползла к иджальцу.

Ей пытался кто-то помочь… или помешать? Она не стала разбираться, с яростью отбросила протянутую руку.

– Потерпи, – просила Банрута, приподнимая его голову. Раздвинула ребром ладони губы и тонким ручейком влила в рот жидкость из склянки. Она не торопилась, чтоб не пропало ни капли. Потом оторвала рукав от рубахи врачевателя, промокнула кровь. Содержимое следующей банки, густое, как масло, Миара втерла в спину жреца. Раны перестали кровоточить, их края побледнели. Последней была мазь из горшочка – ею волшебница растерла всю спину иджальца.

– Мне нужна рубаха, – потребовала она.

– Налегке шли, госпожа, – растерянно сказал кто-то.

– Снимите с покойников, им все равно не пригодится.

– Нехорошо, госпожа, – кривоносый Дорф присел рядом. Он смотрел на иджальца, видимо все еще не веря, что тот жив. – Нужно уважать покойников.

– Этот человек все еще жив. Когда шараши напали на вашу деревню, он помогал выхаживать ваших раненых. И сейчас – как думаешь, почему навалилась тишина? Он что-то сделал. Не скажу, что именно – не знаю. Так что уважь его, Дорф. Или я клянусь, что поучу тебя благодарности!

Кривоносый решил не испытывать ее терпение, принес и рубаху, и овчинную тунику, и даже ее собственную оброненную саблю. Одежда по вороту обагрилась кровью предыдущего хозяина, но была целой. Вдвоем они наскоро переодели Банрута, пока оставшихся в живых северяне оттаскивали в сторону мертвых соплеменников.

– Мы не можем оставить их здесь, – упрямился кто-то из северян.

– И не оставим, – вторил ему другой голос. – Заберем, похороним, как должно.

– Одним богам известно, сколько еще таких же тварей притаилось в горе, – сказала Миара. – Эти были не голодны, а когда тароны много и сытно едят, они очень быстро плодятся. Здесь даже не гнездо – небольшая засада. Если не унесем ноги – повстречаем других. И поверьте, их будет гораздо больше.

– Никогда северяне не станут бегать, – буркнул кто-то из выживших.

– Хромой и Ярос, и остальные… – Дорф напрягся в ожидании ответа.

– Эти трое – самцы, – продолжала таремка. – Самки таронов не охотятся. Их задача – высиживать и выкармливать молодняк. А также оберегать логово. Самки крупнее самцов и никого не подпустят к детенышам. – Миара подняла на северян взгляд. Если бы тароны не считались вымершими, она бы, быть может, сумела распознать в той вони предупреждение о близком логове тварей. Но она не смогла, не отговорила. А значит, тоже виновата в произошедшем. – Хромой повел людей прямиком в логово. Если они растревожили гнездо…

Заканчивать мысль не пришлось. Северяне были готовы выдвигаться. Дорф вызвался нести Банрута.

– Заткните уши, – потребовала Миара. Подавая пример, таремка вырвала клок бараньего меха из овчины в оторочке жилета, смочила его слюной, скатала шариком и воткнула в ухо. – Идти нужно быстро. В случае опасности – поднимать руку. И молитесь богам, в которых верите. И в которых не верите – тоже.

Дорога назад была тягостной. Таремке казалось, что обратный путь стал как минимум вдвое длиннее. Они шли и шли, а впереди никак не появлялся долгожданный просвет. Несколько раз приходилось останавливаться, чтобы проверить раны иджальца. Тот так и не пришел в себя. Миара нашла в его ящике с зельями наполовину пустую склянку с настойкой хасиса. От такого количества врачеватель мог пробыть в царстве грез несколько дней. Успокаивало лишь то, что в забытьи Банрут не чувствовал боли.

В какой-то момент ей даже показалось, что они заблудились. Умом понимала, что без боковых ответвлений коридор обязан вывести их обратно, но в незнакомых горах всякое случается. Вдруг не приметили такое ответвление и незаметно для самих себя свернули? К тому же на душе становилось еще более погано от мысли, что путь во чрево Хеттских гор закрыт. Нет, они не нашли огненных тварей и не провалились в глубокие разломы, но от этого не становилось легче. Тароны ни за что не пропустят лакомую добычу, если та вознамерится сунуться в самое логово. Миара не могла взять в толк одного – откуда летуны брали еду? Северяне так страшатся этого места, ни за что не полезли бы в него без острой необходимости. Даже под страхом быть съеденными шарашами они раздумывали, какое из зол меньше.

Они все же выбрались на поверхность. К этому времени на Северные земли спустились сумерки. Воздух здесь был таким сладким и свежим, по сравнению с тем, каким приходилось дышать под землей, что от него кружилась голова. Миара вспомнила, как замерзала первые дни путешествия и как ненавидела снег. Сейчас она многое отдала бы за пригоршню чистого снега.

Странно, но никто их не встречал. Таремка решила было, что лагерь заснул – селяне, уставшие от перехода и напуганные неизвестностью, нуждались в отдыхе. Миара вытащила шерстяные шарики из ушей и прислушалась: ни звука, ни шороха, лишь чуть слышно шелестят листья дикого винограда.

В нескольких шагах от расщелины виднелся недогоревший костер и пара мешковин рядом.

«Ждали ведь», – подумала Миара, вспоминая Арэна и его долгий провожающий взгляд. Дасириец поклялся, что не сдвинется с места до их возвращения, а он всегда сдерживал свои клятвы. Только вынужденная мера могла заставить его изменить решение.

– Тихо-то как. – Один из северян поравнялся с ней, держа меч наизготовку. – Не по душе мне такая тишина.

Миара кивнула.

Дорф осторожно уложил Банрута на мешковину.

– Дымом не пахнет, – принюхиваясь, сказал другой.

Дорф поднес ладонь ко рту и трижды прокричал филином. Все затаились, вслушиваясь в тишину. Но та осталась пустой.

– Надо посмотреть, – сказал кривоносый северянин. В его голосе звучала растерянность.