Американец - Массимилиано Вирджилио

– Раз ты так ставишь вопрос, придется нам начать переговоры. – Кирпич снова закашлялся, вытащил платок и сплюнул в него. – Я никогда не верил в сказку о легочной инфекции. Ты должен рассказать мне, от чего умирают мои лошади.

* * *

– Первое правило любых переговоров – не вести переговоры.

– А второе?

– Если не попросишь, не получишь.

– А третье?

– Если не ищешь, не будешь найден.

– Что это значит?

Это значит, что жизнь сбросит тебя со счетов, если ты не вверишь ей себя.

Это значит, что лишь тот, кто любит, любим в ответ.

Это значит, что выжить можно, только поставив все на карту.

Если ты сам не ищешь, тебя никто не найдет.

Много лет назад мы, укрывшись во мраке улочки на Каподимонте, где играли в хулиганов и протыкали шины автомобилей, не могли постичь смысл этих слов, и вот, наконец, они его обрели.

И сейчас, стоя перед человеком, который разрушил его жизнь, Американец вдруг выбрал бесстрашие, осознанную готовность умереть, а также единственный возможный путь к спасению.

Вести переговоры, не ведя переговоров.

Просить, чтобы получить.

Искать, чтобы быть найденным.

Он рассказал о махинациях Карима, об отце девушки, ветеринаре, подпольных скачках, вытяжке из кожи лягушек, мертвых лошадях.

Переговоры затягивались, и Американец почувствовал, что опасность понемногу отступает. Наконец они пришли к соглашению («Ты займешь ме – сто египтянина и будешь работать на новой ферме, заниматься животными и огородом. Вот увидишь, на месте кладбища мы возведем туристическую достопримечательность»), и Лео понял, что пора поднять ставку.

– Я бы хотел увидеть жену и сына. Один раз. Всего один раз.

Кирпич обернулся в сторону коридора и махнул рукой. Американец вспомнил о затаившемся в полумраке глухонемом. Что происходит? Неужели они его все-таки убьют?

– Ты это серьезно? – спросил босс.

– Серьезно.

– Сначала ты обманываешь мое доверие, а потом просишь об одолжении?

– Я выдал вам египтянина. И отца девки.

На самом деле, подумал старик, он даже рад, что встретил на своем пути такого смельчака. Храбрецы нынче редкость, но одного он все же встретил и сумел приручить. Это был его раб, а такой раб – гордый и несдержанный на язык – шел на пользу его имиджу. – Знаешь, что ты еще более упрямый, чем твой отец? – сказал мафиозо. Он хотел сплюнуть, но не стал.

– Нет, я не успел его узнать как следует. Полуулыбка на лице босса погасла.

– Ладно, – подытожил Кирпич. – Но ты должен сделать еще кое-что. – Он отложил трость и погладил Джимми. – Выкопай последнюю яму. Нет, две.

– Две?

Кирпич кивнул:

– И поглубже.

Через какое-то время по округе разнеслось эхо от прогремевших на ферме выстрелов.

* * *

А потом как будто распахнулась дверь, за которой виднелся мир и манил издалека – добро пожаловать, Лео, мы ждали тебя, почему ты так долго, – потешаясь над его неспособностью раньше выбраться из клоаки.

Все оказалось до отвращения просто. Двенадцать лет он был пленником людей гораздо глупее и ничтожнее его, то есть он был пленником исключительно самого себя.

Пока глухонемой петлял по извилистой дороге, ведущей к вокзалу в Беневенто, Американец, устроившись поглубже на сиденье джипа, лишь пару раз взглянул на мелькающие за окном холмы. Он был погружен в собственные мысли, и зрение ему только мешало.

– Через два дня встречаемся здесь же, – сказал носатый. Все это время он молча сидел рядом с водителем, явно не одобряя сговорчивость босса. – Только без глупостей, понял?

Лео взял сумку и вылез из машины.

Носатый высунулся из окна.

– Американец, – позвал каморрист. – Радуйся жизни и забудь о египтянине. Все в прошлом.

Тонированное стекло поднялось, и джип тронулся с места.

Поезд на Неаполь стоял на первом пути, ожидая отправления. На перроне почти никого не было. Из бара вышел парень с походным рюкзаком, на скамейке листала журнал пожилая дама.

Американец подошел к поезду, вдохнул исходящий от рельсов жар с металлическим привкусом и закрыл глаза. На миг он вновь увидел, как окрашиваются кровью волосы девушки, бросившейся на труп отца, ужас в ее глазах от того, что она жива и осталась одна в ловушке своей новой судьбы. С того дня она тоже стала пленницей.

– Будь ты проклят! – выкрикнула она, когда он закончил рыть яму для ее отца и египтянина. – Будь ты проклят!

Он открыл глаза. Голос с едва уловимой просторечной интонацией объявил по громкой связи о скором отправлении поезда. Парень с походным рюкзаком вытянулся на лавочке, пожилая дама убрала журнал в сумку. Через несколько секунд мужчина в форме вышел на платформу и направился к поезду. Прежде чем забраться в моторный вагон, он оглядел стоящих на перроне людей и, заметив пожилую даму, поднял руку к козырьку в знак приветствия.

– Поехали, – пробормотал машинист, скрываясь внутри. Через мгновение поезд фыркнул, в вагонах зажегся свет.

И дверь открылась.

* * *

Неаполь раскинулся на холмах, словно вывешенные на солнце простыни. Лео стоял на главной террасе парка и любовался панорамой. Прямоугольник Палаццо Фуга зиял трещиной в самом центре города, слева от него высились сталагмиты небоскребов. Чуть дальше начинался типичный древнеримский город, где здания стояли вплотную друг к другу, а в переулки не попадал солнечный свет, вдали же – совсем далеко – виднелось море. Панорама впечатляла. – Лео? Это ты?

К нему нерешительно подошла черноволосая, чуть полноватая женщина. Лео обернулся.

– Братишка, это я, – прошептала женщина.

Американец заслонил глаза рукой, пытаясь разглядеть ее против солнца. У него перехватило дыхание.

– Пинучча?

Они шагнули навстречу друг другу и обнялись.

– Покажись-ка! Какая ты стала красавица, – сказал он.

– Красавица, как же. Я теперь толстуха.

– Ничего подобного. Ты пышешь здоровьем.

– Вот видишь, ты тоже заметил. Это все Никола. Сначала он настоял, чтобы я бросила курить, потом стал увиливать от организации свадьбы… Мне все пришлось делать самой… – Она улыбнулась сквозь слезы. – Ты зато выглядишь кошмарно. Кажется, что постарел лет на сто.

Лео изобразил обиду.

– Ну спасибо!

– Пожалуйста, – ответила она. – Не могу же я притворяться, будто не замечаю седину?