Та, что правит балом - Татьяна Полякова

— Ты чудо, и я так рада, что ты позвонил.

— Я тоже рад, что додумался до этого.

К часу ночи мы с ним оказались в каком-то переполненномклубе. Ревела музыка, возбужденные, потные лица мелькали перед глазами.Несмотря на все это, а может, как раз и благодаря, мне было очень весело. Мытанцевали, перебрасываясь ничего не значащими словами, и беспричинно смеялись.Оба были пьяны и счастливы.

Музыка на минуту смолкла. С трудом сквозь толпу мы пробилиськ стойке и сели на свободные места.

— Классно танцуешь, — сказал Павел.

— Да, если учесть, что я совсем пьяная и раза тринаступила тебе на ногу.

— На твое счастье, я этого не заметил. Скажу посекрету, я вообще ничего не замечаю, только смотрю на тебя в полном обалдении.

— Моя пьяная физиономия так на тебя действует?

— Она еще прекраснее, чем трезвая.

— Хм, комплимент какой-то сомнительный.

— Это не комплимент, а констатация факта.

— Ты не пьян. Пьяный человек ни за что не выговоритконст… Черт, видишь, у меня не получается!

— У меня тоже. Случайно вышло.

— Ты смеешься надо мной?

— Я тобой любуюсь. Обожаю пьяных женщин. Тебя я никогдане видел пьяной, и, оказывается, это восхитительное зрелище.

— Скажи еще раз.

— Восхитительное, — по слогам произнес он. —Ты просто восхитительна.

— Все-таки смеешься. Даже не знаю, что теперь делать:то ли мне рассердиться и бросить пить, то ли напиться еще больше.

— Лучше напейся. Повторить! — бросил он бармену, имы оба рассмеялись.

Я взглянула в зеркало над стойкой, хотела поправить волосы,но рука вдруг замерла: из зеркала на меня смотрели глаза. Пристально смотрели,цепко, и я несколько секунд, точно в трансе, завороженно глядела в них, потоммедленно повернулась. Человек исчез, мгновенно растворившись в толпе. Вроде быего и не было вовсе, и все это пьяный бред, но я готова была поклясться, что они сейчас таращится мне в затылок, так отчетливо я ощущала его взгляд. Язаставила себя встряхнуться, попыталась вспомнить, о чем только что говорила сПавлом, повернула к нему голову и натолкнулась на его взгляд: насмешливый,недобрый. Он усмехнулся и поспешно отвел глаза в сторону, но этого мгновениябыло достаточно, чтобы понять: Павел засек наблюдателя так же, как и я, —нет, гораздо раньше! — и что вовсе он не пьян.

Я должна была что-то сказать, но странное безразличие какбудто сковало меня. Я залпом выпила бокал вина и пробормотала, глядя куда-то впространство:

— Кажется, пора на покой.

— Пожалуй, — согласился Павел.

Я встала и направилась к выходу, он чуть задержался,расплачиваясь за выпивку.

Вереница такси замерла возле клуба, Павел что-то долгообъяснял таксисту, должно быть, надеялся засечь «хвост». Наконец машинатронулась с места. Я откинулась на спинку сиденья и закрыла глаза.

— Устала? — спросил Павел. Несмотря на заботу, вголосе слышалась ирония.

«Все напрасно, — хотелось сказать мне. — Всенапрасно». Только кому я это должна сказать? Павлу? Он все знает лучше меня,разумнее промолчать. Молчать, наблюдая, как за окном плывет город сразноцветными огнями, коробками домов и лужами на асфальте там, где прошлиполивальные машины.

Павел тоже смотрел в окно, и его рука была далека от моейруки, может, он даже не заметил, как отодвинулся от меня, подобрался. И вот уженет «нас», а есть он, и есть я, и кожаное сиденье — как разделительная полоса,за которой чужая территория. И хоть он был рядом, но я-то знала, что полосуотчуждения преодолеть удается далеко не всем, и я не из их числа.

Возле моего дома мы простились, торопливо и равнодушно. Вквартиру я не пошла, что там делать, надоедать команданте своей болтовней? Унего и так, поди, от нее уши вянут. Я поднялась на крышу и долго лежала подзвездами, раскинув руки, и на ум то и дело приходили слова: «На свете счастьянет, но есть покой и воля», и сейчас от них не щемило жалобно сердце, аказалось, все так и должно быть, и даже бог с ней, с волей, главное — покой.Тишина. Здесь, над городом, и в моей душе.

Я проснулась оттого, что в глаза бил яркий свет. Нехотяразлепила тяжелые веки и машинально взглянула на часы. Двадцать минутчетвертого. Хотела отвести настольную лампу в сторону, чтобы не слепила глаза,и только тогда увидела Ника. Разумеется, это не удивило и уж точно необрадовало. Он развалился в кресле напротив и терпеливо ждал, когда я приду всебя.

— Ох, мама дорогая, — пробормотала я, приподнявголову и тут же опуская ее на подушку. — Башка-то как болит. Черт…Когда-нибудь у меня будет сердечный приступ от твоих внезапных появлений.

— Ты скончаешься раньше, чем я или алкоголь успеемпричинить серьезный вред твоему организму, — ответил Ник со смешком.

— Мрачноватый юмор, ты не находишь? Слушай, зачем тыменя разбудил? Лучше б убил, ей-богу, чтоб не мучилась.

— В следующий раз так и сделаю, — сказалНик. — Хотя хотелось бы все-таки проститься.

— Перебьюсь.

— Оно и правильно, на том свете все равно рядышкомбудем, не успеем как следует соскучиться.

— Дай хоть воды, что ли… — попросила я.

— Свежевыжатый сок, — мурлыкнул Ник, протягиваямне стакан. — Все для тебя, дрянь ты моя ненаглядная.

— Обожаю тебя, — сказала я вполне искренне.

— Я тебя тоже, — кивнул он, разливая коньяк в дверюмки. — Ну что, похмелишься?

— С ума сошел?

— Жаль, тогда я в одиночестве. — Он выпил рюмкуконьяка и закусил лимоном.

— Радость моя, тебе что, черти покоя не дают? —спросила я, немного придя в себя.

— Не поверишь, даже не беспокоят.

— А чего тогда притащился в такое время?

— Соскучился.

— А мрачный юмор откуда?

— Ты же знаешь, я плохо воспитан. Опять же, у менябольшая обида. Вот что ты за человек такой? Стоит появиться какой-нибудькрасивой морде, и папулю уже по боку.