Та, что правит балом - Татьяна Полякова

— Надо знать, что пить, тогда даже гости из преисподнейбудут вести себя интеллигентно. Ты мне вот что скажи — на свете счастье есть?

— Нет. Но есть покой и воля. А у тебя свободаограничена и в душе полный кавардак.

— А как с этим бороться?

— Медитировать, — пожал плечами Виссарион. —Посиди в тишине, подумай о боге.

— И что?

— Что-нибудь да высидишь. Ты влюбилась, что ли? —после паузы додумался спросить он.

— Неужели заметно?

— Заметно. О счастье заговорила — это большой прогресс.Сколько лет тебя знаю, все зубы скалишь…

— Что ж мне еще остается, если в душе-токавардак? — хихикнула я.

— Радоваться надо, что сподобил господь, —глубокомысленно изрек он.

— Туго у меня с радостью, Виссарион, — со вздохомответила я.

— Что, парень никудышный?

— Не парень, я.

— Это ты брось. И тому, кто тебе внушил такие мысли,плюнь в физиономию. А парень твой дурак, если не разглядел, что ты есть такоена самом деле. Что хоть за тип, очень мне интересно?

— Ты его не знаешь.

— Да? Ну, ладно, придет время, познакомишь.

— Непременно, — вздохнула я и перебралась к роялю.

Посетителей было немного, и я могла сколько угоднопредаваться меланхолии. Виссарион время от времени поглядывал на меня из-подочков и хмурился. Должно быть, мой сегодняшний репертуар не пришелся ему подуше, а может, была иная причина.

На следующий день я задержалась на работе, чтобы, не заходядомой, сразу же отправиться к Виссариону. Машки не было, и выходило, чтоподаться не к кому, а родная квартира вызывала стойкое отвращение. Я дажеподумала: может, нам с команданте окончательно перебраться к Виссариону? Моглибы жить в подсобке, истинные революционеры неприхотливы. Кафе еще не открылось,и, за неимением слушателей, я решила не музицировать, а вымыть окна, чтобыпринести пользу заведению и своей душе, ведь общеизвестно, что трудоблагораживает.

Я мыла окно, весело распевая, когда у меня зазвонилмобильный, и едва не свалилась с подоконника, потому что звонил Павел.

— Юлька? — услышала я, и сердце, как ему иположено, замерло в блаженной истоме, в горле пересохло, и некоторое время я нев состоянии была ответить, а когда наконец обрела голос, звучал он, точно упьяной.

— Салют, — прохрипела я и мысленно выругалась.

— Чем занимаешься?

— Трудотерапией.

— Мне такое слово ни в жизнь не выговорить, —хихикнул он, и я с удивлением поняла, что Павел волнуется. — Объясни, радибога, что за штука такая?

— Я пытаюсь избавиться от мыслей о тебе и с этой цельюмою окно.

— И что, помогает?

— Нет, конечно.

— Ну и брось ты тогда свою.., хм.., трудотерапию. Я ждутебя в кафе напротив твоего дома.

— Виссарион! — заголосила я, захлопнув крышкутелефона. — Прости, друг, но сегодня у меня прогул.

— Что ты орешь? — проявил он интерес, появляясь изподсобки, — я как раз умудрилась налететь на ведро и разлила воду, скакалатеперь среди лужи на одной ноге и визжала. — Сумасшедший дом, —сказал со вздохом. — Что, объявился твой парень?

— Ага, ждет меня в кафе. Окна завтра домою.

— Сгинь с моих глаз, — махнул он рукой. — Яздесь сам все уберу. Иди, что встала?

— Виссарион, — ухмыльнулась я, — на светесчастье есть?

— На твой век хватит.

И я бросилась со всех ног к своему дому, благо что оннеподалеку, а на мне кроссовки и бегаю я отлично. Вернее, мчалась я не к дому,а к кафе, что там рядом. Запыхавшаяся девица в облезлых джинсах, без прически имакияжа — не бог весть какой подарок для мужчины, но мне казалось очень важнымвстретиться с Павлом как можно скорее, и тут такая ерунда, как макияж, не всчет.

Он сидел возле окна и, конечно, видел, как я, размахиваясумкой, несусь по улице с дурацкой улыбкой от уха до уха. Он сделал сквозьстекло приветственный жест рукой и засмеялся. И когда я оказалась рядом с ним,на лице его, сменяя друг друга, отразились очень разные чувства: радость,подозрительность, презрение и гордость. Он не был уверен, правильно ли сделал,что позвонил, и все-таки был рад, что я сижу напротив.

— Поставила мировой рекорд? — улыбнулся он.

— Была близка к этому.

— Я бы подождал.

— Знаю. Но хотелось увидеть тебя побыстрее.

— Как приятно очертя голову прыгнуть в омут… — сказалон, и неясно было, кого он имеет в виду, меня или себя. Он взял мою руку ишепнул:

— Ты очень красивая.

— Правда? — Я была так счастлива, точно до негомне никто никогда этого не говорил. Улыбнулась, потом засмеялась и в ту минутуточно знала, что никого на свете нет счастливее меня. — Я бы хотела быть втысячу раз красивее. Мне очень хочется быть красивой, чтобы ты влюбился вменя. — Я прижала его ладонь к своим губам и опять улыбнулась. И онулыбнулся в ответ, и из его глаз исчезла настороженность, хотя со вчерашнегодня ничего не изменилось: и я была я, и он — самим собой. Хотя нет, онизменился. Или все-таки я? — Я не думала, что ты позвонишь, — сказалая тихо.

— И я не думал.

Мы оба засмеялись. Его лицо стало дерзким и очень молодым, ия на мгновение решила, что мы каким-то фантастическим образом перенеслись всвою юность, все стало просто и ясно. Я вздохнула с облегчением, точно последолгого путешествия вернулась домой.

— Я все еще не свыкнусь с мыслью, что ты позвонил исидишь напротив, — сказала я, проводя пальцами по его губам. —Забавно, правда? Ты ведь просто так позвонил? А не по делу, да?

— Конечно, какие могут быть дела у бездельника вродеменя.

— Чудесно. Куда пойдем? Или останемся здесь?

— Я предлагаю напиться.

— Принято, — хихикнула я.

— Тогда начнем с самого шикарного ресторана.

— Кто из нас угощает?

Он засмеялся.

— Дорогая, ты меня оскорбляешь. На один день хорошегозагула моих денег все-таки хватит.