Лжедмитрий Второй, настоящий - Эдуард Успенский

Евангелик подумал и согласился с Дмитрием. Но сказал так:

– А ты знаешь, царевич, если бы ты был и не настоящим, мы бы все равно за тобой пошли.

Вторая встреча с двумя присланными королем монахами закончилась не так хорошо.

Глупый и здоровый инок Варлаам так и горел желанием разоблачить и посадить в тюрьму Отрепьева. И вдруг такой удар.

Он никак не мог прийти в себя от вида Дмитрия.

Он бросился в ноги и стал целовать их:

– Прости, государь-царевич. Прости. Ты совсем не тот. Прости меня, срамного.

Царевич брезгливо оттолкнул его ногой.

У другого монаха, Якова Пыхачева, висел на груди большой деревянный крест какой-то подозрительно знакомой конструкции.

«А не был ли этот молодец в Пишалине? – подумал Дмитрий. – Там среди населения такие штучки распространены: кинжал в виде креста. А если был, то не человек ли он Семена Никитича Годунова?»

– Длинного в закуток! – показал Дмитрий охране на Варлаама. – Я буду с ним еще говорить. Он просто глупый баран. А этот, – Дмитрий указал на Якова Пыхачева, – этого подослали. Из какой обители? – резко спросил он монаха.

– Из Коломенского Белопесоцкого монастыря инок.

– Кто там игумен?

– Отец Порфирий.

– Кто устроитель?

Пыхачев, помедлив, ответил:

– Отец Иаков.

– В честь каких святых построена обитель? В каком году?

Монах набычился и не отвечал.

– Этот монастырь построен в честь святого праведного отца Сергия Радонежского после битвы Куликовой. И любой монах на Москве это знает. Плохо тебя готовили, боярский сын.

Дмитрий взял крест с груди монаха и вытащил из него узкий и длинный клинок.

– Этого умертвить! Это Семена Годунова человек.

Плечистого монаха живо уволокли и прикончили где-то в кустах. И все с восхищением посмотрели на царевича: поистине Бог его бережет.

В этот день во время длинной беседы в подвале с чернецом Варлаамом Яцким Дмитрий впервые услышал о некоем расстриженном монахе Отрепьеве Григории. О повадках его и привычках, о странных его разговорах, о желании сесть на московский престол. О его близком знакомстве со многими московскими важными людьми – с патриархом, с Романовыми и Черкасскими.

«Эта птичка совсем непростая, – подумал Дмитрий про Отрепьева. – Эта птичка ест из чьих-то рук».

Варлаама надолго оставили в подвале. Больно разговорчив и совсем неумен. Из тех, чья доброжелательная глупость принесет больше вреда, чем умный враг.

* * *

Когда слухи о появлении в Польше московского царевича дошли до истинного царевича, до реального царевича Дмитрия, он испытал состояние шока.

Это был молодой человек лет двадцати—двадцати пяти, с нервным, болезненно-утонченным лицом и с чрезвычайно жидкими волосами, что он скрывал, используя разные шапки.

Он жил у священника из города Шклова под Могилевом и обучал его детей счету и письму. Потом открыл крохотную школу для обучения шкловских детей грамоте и Священному Писанию. Сам он знал это Писание в совершенстве.

Дети его не любили, но родители уважали за строгость и безжалостность в отношении детей.

«Что делать?» – терялся он. Пока он тут в глуши скрывается от всех под именем Андрея Нагого, по Литве со свитой в сопровождении главных польских князей разгуливает какая-то темная личность, лживый претендент на московский престол. На ЕГО престол.

«Как поступить? Поехать в Самбор разоблачать самозванца? Мол, это я, я – царевич Дмитрий, кого угодно спросите. Всех Нагих призовите, мою матушку, людей из Углича, нянек, кормилицу. Спросите вашего же поляка, пана Казимира Меховецкого, и они вам скажут».

Так думал он и сам же себе отвечал: «Что они им скажут? Что я человека убил в девять лет. Что я – бесноватый ребенок. Что я тупая учительская скотина в рваных сапогах, бывший повар при пане Заславском. Нет уж, увольте, никого ни о чем не спрашивайте. Посмотрим, чем это дело с лжецаревичем кончится».

И потом, он уже знал, что случалось с разоблачителями претендента. В Польше они не задерживались на этом свете.

* * *

Очень осторожен был король польский Сигизмунд. Когда уже никаких сомнений не оставалось, что царевич московский есть царевич истинный, он еще устроил проверку. Направил в Самбор двух московских людей – братьев Хрипуновых, давно уже отъехавших в Литву.

Братья, опальные в Москве от Годуновых, устроили Дмитрию настоящий экзамен, привезя с собой целый список вопросов.

В каких отношениях он со Щелкаловыми?

Какого возраста был Афанасий Нагой?

Царица Мария какого цвета имела волосы?

Во сколько этажей был царский дворец в Угличе?

Знает ли он кого-нибудь из Романовых? Голицыных? Шуйских?

Видел ли когда-нибудь патриарха Иова?

Как выглядел брат его царь Федор?

И так далее.

Видно было, что, прежде чем сбежать из Москвы, они участвовали во многих московских интригах. Именно поэтому и сбежали.

На все их вопросы Дмитрий ответил так:

– Господа, меня увезли из Углича и подменили другим ребенком в четыре года. Мог ли я помнить патриарха Иова? Мог ли я помнить моего брата Федора? Я был укрыт в одном из имений Афанасия Нагого или кого-то из его родственников. Про моего дядю Афанасия я вам все расскажу – и как он выглядел, и что он ел, и что пил, и на каких языках говорил. Про всех остальных могу говорить только с его слов. Изо всех ваших вопросов я твердо отвечу только на два. Дворец в Угличе был в три этажа, мать моя, царица Мария, волосы имела черные.

* * *

Получив полный отчет от братьев, Сигизмунд понял, что пришла пора вызывать претендента в Краков. Но прежде чем сделать этот столь сложный шаг, он разослал к польским сенаторам и ко всем важным магнатам циркулярное письмо:

«Сигизмунд Третий Божьей милостью король Польский, великий князь Литовский, Русский, Прусский, Жмудский, Мазовецкий, Инфлянский, наследственный король Шведский.

Всем сенаторам поименно.

Всем епископам.

Всем воеводам пограничных городов поименно.

Ясновельможный! Случилось немаловажное дело, насчет которого мы пожелали написать Вашей милости.

В наших владениях появился человек московского народа, который сначала пребывал в русских монастырях, а после назвал себя сыном покойного великого князя московского Ивана Васильевича, Дмитрием.

У царя Ивана после войны, которую он вел с моим предшественником, великим королем Стефаном, и в самом деле был сын Дмитрий, которого он оставил ребенком.