David Bowie. Встречи и интервью - Шон Иган

Две песни Игги — «Tonight», которая на альбоме стала дуэтом с не кем иным, как Тиной Тернер, и «Don’t Look Down» — вдруг приобрели звучание регги, что довольно удивительно, потому что единственное заигрывание Боуи с раста-битом случилось на песне «Yassassin» с альбома «Lodger», и в свое время Боуи утверждал, что к регги он прикасаться не думает и намерен оставить его в покое. Что заставило его изменить свое мнение о музыке Джа?

«Думаю, во всем виновата драм-машина, — хохочет он. — Я пытался переделать „Don’t Look Down“, и ничего не получалось. Я крутил ее и так, и этак. Я ее примерил в джаз-рок, в марш, а потом я просто врубил олдскульный ска-бит, и она зажила. Оказалось, что если убрать всю энергию из музыки, это дает новую силу и энергию текстам. Думаю, мне очень помогла работа с Дереком Брамблом, потому что он все басовые партии регги играет как надо…»

Дерек Брамбл — новый музыкант, с которым сотрудничает Боуи, экс-басист британской поп-соуловой группы «Heatwave» и в недавнем прошлом музыкальный соавтор бывшего фронтмена «Linx» Дэвида Гранта. О Брамбле Боуи рассказал его лондонский пиарщик Бернард Доэрти, тот заинтересовался и связался с ним. Именно благодаря Брамблу регги-звучание альбома стало возможно, ведь большинство американцев не смогут сыграть регги, даже если от этого зависит их собственная жизнь.

«Надеюсь, Дэннис Дэйвис не обидится на меня за эти слова (Дэйвис, который сегодня играет у Стиви Вандера, был барабанщиком Боуи, начиная с альбома „Young Americans“ и до „Scary Monsters“), но когда мы записывали „Ashes To Ashes“, тот бит — это как раз олдскульный бит-ска, но Дэннис никак не мог с ним справиться, играл его и так, и наоборот, и мы на самом деле записывали весь день, но ничего не получалось, так что я изобразил его на стуле и картонной коробке, и он взял запись с собой и выучил на следующий день. Ему правда было непросто. Я с этим часто сталкивался у американских барабанщиков, и еще чаще у басистов. Что у Дерека получалось хорошо, так это оставлять паузы. Он не боится не сыграть ноту. У Омара, надо сказать, таких проблем не было».

На новом альбоме ударником Боуи стал Омар Хаким, который пару раз появлялся на треках с «Let’s Dance» и который сейчас заменил Питера Эрскина в группе «Weather Report» в результате той же встряски, что привела к смене моего приятеля Джако Пасториуса на Виктора Бейли.

«Кстати, как вам альбом?»

Я говорю ему, что принял его всем сердцем, не считая довольно сомнительной версии бичбойзовской «God Only Knows». Он слегка хихикает, защищаясь.

«Правда? О, так и знал, что вы так скажете».

В любом случае, новая версия «I Keep Forgetting» Чака Джексона — это шедевр.

«О боже! О, вам она понравилась. Всегда хотел сыграть эту песню… Мне этот альбом дал возможность, точно так же, как „Pin Ups“ несколько лет назад, сыграть несколько каверов, о которых я давно мечтал. Песню „God Only Knows“ я впервые сыграл — или попробовал сыграть — с Авой Черри и этой тусовкой „The Astronettes“, когда я пытался превратить их в группу. Ничего из этого не вышло! Но записи, кстати, до сих пор у меня. Это тогда казалось такой прекрасной затеей, и поскольку мне так и не выпало сделать ее ни с кем другим, я решил записать ее сам… должно быть, получилось сладковато».

Что до песни «Tonight» в версии Боуи, то он не просто превратил ее в регги, а значительно переиначил контекст, опустив жутковатый пролог Игги, из которого становится ясно, что песня поется любимому человеку, страдающему в муках героинового передоза.

«Это настолько типичная для Джимми вещь, что она показалась мне совсем не из моего языка. Я раздумывал над этим, но я также исполнял песню с Тиной, она поет вторую партию, и я не хотел ее в это вовлекать. Это не то, в чем она обязательно согласилась бы участвовать или о чем петь. Думаю, что мы вывернули посыл этой песни наизнанку. В ней до сих пор есть это чувство бесплодности, но оно уже не в той особой области, в которой мне совсем не по себе. Я не могу сказать, что это мир Игги, но это намного больше его наблюдения, чем мои».

— Вы сами сыграли на альбоме музыкальную партию?

«Нет. Ни единой. Я предоставил это дело остальным. Должен признаться, что просто принес песни и мои идеи, как они должны быть исполнены, а затем наблюдал, как они с этим справляются. Было здорово! — Он хихикает себе под нос. — Я в этом смысле не очень сильно поработал. И мне очень стыдно. Я написал пять-шесть песен, и я много пою, и Хью Падгэм (звукоинженер) и Дерек между собой разобрались со звуком. Было довольно мило ни в чем таком не участвовать».

— Это довольно сильно отличается от периода между «Low» и «Scary Monsters».

«Да, там я был настоящим диктатором… У меня есть чувство, что этот период вернется сейчас, после того как мы отдохнули, повеселившись с песнями других людей и другими людьми, играющими, как им в голову придет. Мне кажется, сейчас я правда хотел бы сделать что-то один, не более чем с парой других людей, и снова выстраивать записи. Я уже так давно этого не делал.

Но у меня был период, когда мне действительно хотелось добиться органического звучания, и это были сплошные саксофоны. Я думаю, там всего два гитарных соло. Никаких синтезаторов, например, хотя там и тут есть пара электронных звуков. Это помогло мне добиться оркестрового звука, которого я хотел, звука духовых».

— Разве не забавно при этом, что первый же трек альбома, «Loving The Alien», содержит некоторые — ага-ага — подпевки, напоминающие об «O Superman» Андерсон.

«Нет, на самом деле там, скорее, Филип Гласс, похоже больше на „Эйнштейна на пляже“, но, может, Лори тоже имела в виду что-то такое».

— Две сольные песни Боуи с альбома — «Blue Jean» и «Loving The Alien» — в удивительной степени не похожи одна на другую.

«Не правда ли! „Blue Jean“ напоминает мне Эдди Кокрана. — Он мычит про себя начало песни Кокрана „Somethin’ Else“, заканчивая строчкой „She’s got evreh-thang“ из песни „Blue Jean“. — Она была вдохновлена этим настроением Кокрана, но в ней, конечно, есть немало и от „Troggs“. Я не знаю… она довольно эклектична, на мой взгляд, но есть ли у меня неэклектичные песни?

Кто-то однажды сказал — кто же это был, это ужасно важно, — что Гарри Лэнгдон, комик немого кино, не может восприниматься сам по себе, надо его воспринимать только вместе со всем, что происходило вокруг, с Бастером Китоном, Гарольдом Ллойдом, Чаплином. Его можно понять, только увидев картину целиком, и кто-то сказал это и про меня, и это, наверное, очень верно. Мне это нравится, на самом деле, что меня нельзя воспринимать самого по себе. Можно только использовать меня как своеобразную ссылку».

Он хохочет так заразительно, что люди на самом деле начинают оглядываться.

«Меня не спрашивайте. Чем старше я становлюсь, тем меньше понимаю, что делаю».

Придя в себя, он продолжает: «Я думаю, это будет последний альбом, на котором я занимаюсь такими вещами. Я гонюсь за довольно определенным звуком, и я до сих пор его не добился и, наверное, не оставлю поиски, пока не добьюсь. Я либо вскрою его на следующем альбоме, или просто брошу это дело. Я думаю, что вполне приблизился к нему на песне „Dancing With The Big Boys — the Bowie/Pop collaboration“, последней на альбоме и би-сайде на „Blue Jean“, — она довольно близка к тому, что я от нее хотел. Думаю, мне стоит быть смелее. Вот это было довольно смелое творение, потому что мы не оглядывались ни на какие стандарты. В последние пару лет я стал очень музыкален, старался держаться подальше от экспериментов. Это не всегда на пользу, хотя и дисциплинирует. Я действительно этим увлекся: стараться писать музыкально и развиваться в том направлении, как люди писали прежде, в пятидесятые, но на „Big Boys“ Игги и я просто избавились от этого всего. Просто ради одной песни. И это было ближе всего к звуку, который я ищу. Мне бы хотелось записать еще несколько песен в таком духе. Всякий раз, когда меня спрашивают, каким будет следующий альбом, я неизменно отвечаю „протестным“, потому что не больше других представляю, что будет потом.