Слепой. Смерть в подземке - Андрей Воронин

— Знаю, знаю, — сказал он весело, — читал. В некотором смысле даже писал.

— Мм? — вопросительно промычал Фима. — Решил сменить профессию?

— Я что, должен объяснять тебе, что такое пиар? После этого треклятого покушения — ума не приложу, кому оно могло понадобиться! — парень просто уехал домой, в Махачкалу, — отдохнуть, успокоиться, набраться сил перед встречей с твоим Буффало… Уехал, заметь, по моему совету, я действительно считал и продолжаю считать, что так будет лучше. Правда, я забыл про журналистов, все никак не могу привыкнуть, что он у меня теперь медийная персона. Короче, пусть пока потренируется там, а весь этот шум с его исчезновением нам даже на руку. Представляешь, какая будет сенсация, когда он вернется? Раз журналюги сами, бесплатно подняли гвалт вокруг того дурацкого покушения, грех этим не воспользоваться.

— Отходы в доходы? — хмыкнул Штейнбок. — В принципе, недурно. Только не заиграйся, Николай. Публика волнуется, ставки падают… Мне вчера знакомый букмекер жаловался, что некоторые вообще пытаются вернуть уже сделанные ставки…

— Ставки подскочат, когда Марат вернется, — злобно покосившись на Молчанова, присутствие которого здесь и сейчас представлялось, мягко говоря, обременительным, предрек Безродный.

— Главное, чтобы он вернулся вовремя, — сказал Штейнбок. — Честно говоря, чем скорее это произойдет, тем лучше. Что-то мне не нравится эта история, как-то мне, знаешь ли, тревожно…

— К врачу сходи, — посоветовал Ник-Ник, — проверься. Говорят, беспочвенные страхи — один из признаков сердечно-сосудистых заболеваний.

— Тьфу на тебя. Не дождешься! Кстати, ты мне напомнил с этими своими заболеваниями… Тетя Бася передает тебе привет. Интересовалась, достал ли ты лекарство.

— Достал, — снова покосившись на Молчанова, сказал Николай Николаевич. За все время разговора тот ни разу не шевельнулся. Сигарета в пепельнице истлела уже на две трети, над чашкой с кофе больше не поднимался пар; похоже было на то, что так называемый телохранитель Марата и впрямь уснул. — Вот ведь вздорная старуха! Возить лекарства из Америки в Россию — это нормально, но чтобы наоборот!.. Если б мне такое рассказали, я бы не поверил.

— Что поделаешь — возраст, — вздохнул Фима. — Доживи до ее лет, поглядим, какие у тебя возникнут причуды. Она полжизни глотает эти таблетки — привыкла! Здесь такие не производят, аналоги ее не устраивают — говорит, не помогают, — да и отпускают их только по рецепту, а рецепт еще поди добудь… В общем, имей в виду: она тебя ждет не дождется. Обещала к твоему приезду приготовить свою фирменную рыбу фиш…

Они еще немного поболтали о пустяках — на телефонных переговорах Фима, как обычно, не экономил, хотя по части всего остального оставался весьма прижимистым, — и наконец распрощались.

— Чтоб тебя, — повесив трубку, сказал Николай Николаевич.

— Смотри, Ник-Ник, доиграешься, — не меняя позы, даже не повернув головы, подал голос Молчанов. — Почему прямо не сказать, что парень действительно пропал и ты не знаешь, где его искать? А вдруг его взяли в заложники или, не приведи бог, убили? Что тело не нашли — это, знаешь ли, не утешение ни для кого, кроме ментов. Им-то это только на руку: нет тела — нет и дела. Но тебе я просто поражаюсь. Откуда такая уверенность, что он вернется?

— Да нет у меня никакой уверенности! — почти выкрикнул Безродный и так хлопнул ладонью по столу, что остывший кофе едва не выпрыгнул из чашки, а наросший на сигарете Молчанова столбик белого пепла обломился и упал на дно пепельницы. — И вообще, чья бы корова мычала… Поучать он меня будет! Это была твоя работа, и ты с ней не справился. Прохлопал парня, а теперь разыгрываешь из себя какую-то, пропади она пропадом, Кассандру!

— А что я должен был делать — отстреливаться от ментов? — резонно возразил Молчанов. — Мочить журналистов? Не понимаю, кстати, откуда они все там взялись, да еще в таких количествах…

— Капнул кто-то, — нетерпеливо отмахнулся Николай Николаевич. — То есть не кто-то, разумеется, а этот чертов маньяк, заказчик. Расстрелять вас ему было мало, хотелось еще, чтобы трупы по телевизору показали. Обзвонил редакции, полицию предупредил — трудно, что ли, в наше-то время? А что до моей уверенности, так это, Федя, хорошая мина при плохой игре. Ты себе просто не представляешь, какая это будет катастрофа, если он не найдется. Что парня жалко — это само собой. Но я в этом случае — реально конченый человек. Сначала по миру пустят, а потом вообще грохнут. Ты же немаленький и наверняка понимаешь, какие в этом бизнесе крутятся бабки. Я днем и ночью Бога молю, чтобы он нашелся…

— На Бога надейся, а сам не плошай, — сказал Молчанов. Он хлебнул остывшего кофе, поморщился и отставил чашку. Потом погасил тлеющий в пепельнице окурок, закурил новую сигарету и продолжил: — Молиться, Ник-Ник, надо в свободное от более конструктивных занятий время. А ты…

Он непринужденно потянулся к стоявшей в уголке между стеной и креслом упаковке минеральной воды с явным намерением вскрыть ее и утолить жажду — верный признак обезвоживания, возникающего в результате злоупотребления алкоголем.

— Не трогай, — резко сказал ему Ник-Ник.

Поднявшись, он сходил на кухню и принес оттуда ледяную, из холодильника, бутылку, прихватив заодно и стакан.

— Ух ты, холодненькая, — обрадовался Молчанов и, проигнорировав стакан, припал к горлышку.

В глотке у него забулькало, минералка, пузырясь, потекла по щетинистому подбородку. Крякнув, Молчанов поставил бутылку, утер рукавом рот, глубоко затянулся сигаретой и продолжил с того же места, на котором прервался:

— А ты, Ник-Ник, все бегаешь, пропадаешь где-то, суетишься… И все, заметь, не по делу! — Он раскатисто рыгнул, запоздало прикрыл рот ладонью, а потом, с одобрительным видом оглядевшись по сторонам, ни к селу ни к городу объявил: — А ничего у тебя берлога! Развитой капитализм в отдельно взятой квартире… Так о чем это я?

— По-моему, ни о чем, — сдержанно сообщил Безродный. — Пока ничего, кроме беспредметной критики в свой адрес, я от тебя не услышал.

— А это тебе алаверды, — заявил Молчанов. — Адекватный ответ на беспредметную критику в мой адрес. Парня я, видите ли, прохлопал! Это не я, уважаемый, это ты его прохлопал! Такой, по крайней мере, вывод напрашивается из оперативной информации, которую мне удалось раздобыть, — добавил он важно.

— Хватит придуриваться, — отмахнулся от него Безродный, — и без тебя тошно. Какая там еще информация! Ну где ты ее мог раздобыть?

— Там же, где и ты, — сказал Молчанов. — И, кстати, было бы гораздо логичнее, если бы ее нарыл именно ты. Потому что все это время она лежала прямо у тебя под носом. Тебе и искать-то ничего не надо, достаточно просто кое-что припомнить и сообразить.

— Хватит, — с мрачным напором повторил Николай Николаевич. — Или говори по делу, или катись, откуда пришел.

— Законное требование, — кивнул телохранитель, — хотя грубость тебя не украшает… — Он хлебнул минералки, с явным сомнением осмотрел выкуренную до половины сигарету, скривился и ввинтил ее в донышко пепельницы. — По делу так по делу. Видишь ли, я разделяю твой оптимизм, но у меня, помимо надежды, имеются для него вполне конкретные основания. Как ты знаешь, наш горячий кавказский друг убыл с места перестрелки своим ходом — расшвырял ментов и репортеров, прыгнул в мою тачку и был таков. Тебе не приходило в голову, что у него для этого имелись серьезные причины? Обвинить его не в чем, он не стрелял, не дрался… да он даже толком ничего не видел, елки-палки! Он был в подъезде, за закрытой дверью, а я стоял снаружи, спиной к окошку, так что смотреть он мог разве что сквозь меня. А я, как видишь, не стеклянный… Ну и какой ему был резон наносить ментам при исполнении оскорбление действием? Зачем было убегать?