Император мира - Рэй Олдридж

Руиз откинулся на спинку стула, в нем затеплилась крохотная надежда.

— Надо подумать. Для начала у меня есть одно предложение, но это только часть проблемы. Давай снимем бешеные ошейники.

Генш в ответ задрожал, что означало отказ.

— Если я это сделаю, Публий сурово накажет меня. Он объяснял очень подробно. Ты и представить не можешь, какими ужасами он мне угрожал.

— Очень даже могу, — возразил Руиз. — Но ты не уловил основную логическую нить ситуации. Если мы не снимем ошейники, Публий просто убьет тебя, чтобы убить меня. Если же мы их снимем, он будет вынужден убрать непосредственно меня, а тебя, таким образом, пощадит. Хотя буду откровенен до конца: я хочу оставить тебя в качестве заложника — на всякий случай.

— Понятно.

— Я лично не желаю тебе никакого зла. Но я хочу выжить.

— И это вполне понятно. — Генш, казалось, не испытывал к Руизу никаких отрицательных чувств, но агент поостерегся приписывать негуманоиду человеческие качества.

Руиз вынул из кармана пульт управления ошейниками:

— Мы должны нажать отключающую кнопку одновременно.

Генш не двигался. Потом из второго рта вынырнуло тонкое полупрозрачное щупальце и коснулось кончиком кнопки.

— Я готов, — сказал он.

Оба нажали на кнопки, и ошейники, негромко щелкнув, упали на пол.

Руиз глубоко вздохнул и помассировал натертую шею. Ему хотелось насладиться этим маленьким глотком свободы, но время уходило.

— Хорошо ли тебе удается проникать в человеческие умы?

— Мои успехи пока очень скромны. Но со временем я научусь.

— Времени больше нет, — отрезал Руиз. — Что ты знаешь о погружении в голомнемонический океан деструктурированной личности?

Генш нахохлился:

— Об этом и подумать тяжело… Сознание такого человека — это холодное место, озаренное нестерпимо ярким светом.

— Что можно сделать в подобном случае и насколько успешно?

— Не разрушая личность и не перестраивая ее заново? Очень немногое. — Генш неуклюже поерзал. — Мне не хватит опыта.

— Ладно. Оставим капитальный процесс, для которого у нас все равно нет ни времени, ни сил. По минимуму, что ты можешь сделать, чтобы не дать Публию использовать марионетку без нашего согласия?

Генш снова притих. Руиз чувствовал, что терпение на исходе, но подавил желание поторопить чужака. Если бедняга забьется в истерике, все потеряно.

Молчание тянулось бесконечно. Но вот генш неуверенно заговорил:

— Мне не совсем понятна постановка вопроса. Я не обладаю достаточным опытом предательства. Может, я к этому не способен.

— Глупости, — возразил Руиз. — Ты — разумное существо. Ни один народ, ни одна раса в процессе развития сознания не обходятся без предательства. Давай я перефразирую вопрос: что мы можем сделать, чтобы Публий не смог обойтись без нас? У меня есть идея: что, если ты блокируешь нервные рецепторы марионетки так, чтобы еда не реагировал на приказы хозяина? Ты сможешь повесить на эту блокаду какой-нибудь код или пароль, известный только нам?

Глазные пятна генша прекратили свое бесконечное блуждание. Он полностью сосредоточился на предложении Руиза. Наконец, когда человек совсем было решил, что инопланетянин прибегнул к некоей разновидности летального самогипноза, существо заговорило:

— Этот вариант кажется вполне осуществимым. Руиз прикрыл глаза. Ошейника больше не было.

Он мог удрать и затаиться где-нибудь в самом темном закоулке Моревейника в надежде, что гнев Публия его не достанет. Но в плане побега с Суука это ничего не даст. Нет, остается уповать, что ему удастся найти крючок, на который попадется творец монстров. Руиз резко встал.

— Надо попробовать, — сказал он и отправился в носовой отсек за двойником.

Батискаф опустился почти на предельную глубину. Корпус его поскрипывал под давлением черной воды. Наконец они оказались у заброшенного хода. Руиз внимательно следил за изображением на экране головизора, аккуратно, сантиметр за сантиметром подводя суденышко к вертикальной стене. Проход выглядел как круглая вмятина двухметрового диаметра, перегороженная грубо сваренными решетками, почти бесформенными от покрывавшей их ржавчины.

Они пришвартовались со всей осторожностью, на которую был способен Руиз, но все равно судно загудело от удара, как колокол. Команда озабоченно наблюдала, как он захватил манипуляторами ремонтный шлюз, совместил его края с неровностями стены и активировал молекулярные крепления.

Запыхтел насос, и звук этот показался неестественно громким.

— Пройдет несколько минут, прежде чем мы сможем проникнуть в камеру и начать прорезать дорогу, — заметил Руиз.

Все опустили глаза. Это синхронное движение заставило капитана подумать о том, что его подчиненные наверняка слышали те же самые рассказы, что и он, — об огромных прожорливых чудовищах, которые спят, свернувшись, в глубинах Моревейника и никогда не поднимаются на поверхность. Эта мысль рассмешила его, отчего остальные уставились на него сердито и подозрительно.

Когда шлюз очистился, предводитель подал знак Олбани:

— Ты хорошо управляешься с горелкой, поэтому попадаешь в число избранных. Второй горелкой я займусь сам.

Они надели маски и респираторы, пробрались в шлюзовую камеру и принялись резать оплывший металл решеток, которые перегораживали проход. Камеру заполнил жирный белый дым, и мир Руиза сузился до огненного луча в руках и яркого свечения расплавленного металла, который стекал по решетке на пол и всасывался аспиратором горелки. Бывший агент старался не думать о предстоящей операции, о том, что все шансы против него. Ему удалось прогнать эти мысли, но не воспоминание о Низе, которая ждет его в казармах для рабов и никогда не узнает о его гибели, если он не вернется.

Через несколько минут шипение соседней горелки изменило тон. Послышалось жужжание, означавшее, что дальний конец пламени достиг пустого пространства.

— Стоп! — крикнул Руиз, но Олбани и так уже выключил агрегат.

Руиз осторожно ввел в тоненький шов акустический зонд и включил усилитель на полную мощность.

— Не дыши, — прошептал он Евфрату.

В течение тридцати секунд Руиз напряженно вслушивался. Ничего. Глухое молчание. Тишина. Отсутствовали даже фоновые шумы: гудение вентиляторов, гул генераторов. Тончайшие, неуловимые звуки жизни, которые проникают сквозь самые толстые стены и перекрытия, не доносились сюда.

— Может, наш работодатель и не соврал, — сказал он, откладывая зонд. — Похоже, об этом лазе давно забыли.

Олбани немного оживился:

— Ты хочешь сказать, у нас есть шанс выйти отсюда живыми?