Дочь предателя - Диана Фад

есть, все выходит из меня тут же, такое ощущение, что даже не доходит до желудка. На следующий день уже лучше, пока не вольют новую дозу лекарства.

— Мама, я тебя люблю, — сразу отвечает Дашка, — Бабушка сказала, что всем, кто болеет, нужно обязательно говорить эти слова, чтобы быстрее поправиться. Поэтому я буду их говорить тебе часто, все время.

— И я тебя люблю, котенок, — предательские слезы копятся в уголках глаз, а Артем сердито закатывает глаза, невольно слушая наш разговор.

— Люблю, люблю... — бормочет Дашка, — Мама, ты, когда приедешь домой?

— Папа сказал, что завтра привезет тебя ко мне, — пытаюсь отвлечь дочку от этих вопросов и слушаю радостные вопли. Дашка побежала все рассказывать бабушке.

Завтра у меня нет процедур, хочу выйти немного на улицу и там встретиться с дочерью. Около клиники небольшой парк, там сейчас по-осеннему красиво, погода эти дни стоит теплая, не дождливая.

— Мама, бабушка сказала, что мы приедем к тебе сразу из садика, — продолжает Дашка, — Ты меня подождешь? Никуда не уйдешь?

— Я всегда буду ждать тебя, — голос все же срывается, рыдания подступают и вот-вот прорвутся. Нельзя, дочка сразу поймет, что я плачу.

— Мама, я тебя люблю, люблю, — снова начинает Дашка, а я отстраняю телефон от лица, зажимая рот рукой, заглушаю всхлипы, уткнувшись в подушку, — Люблю мама...

Глава 48. Полтора месяца спустя

Стою у зеркала в ванной, рассматривая свои волосы. Такие тусклые, безжизненные, кое-где проплешины. Отнимаю от волос расческу и замечаю сколько осталось на зубьях, много, очень много. К горлу снова подкатывает тошнота и меня скручивает над унитазом. Вчера была химиотерапия и сегодня меня весь день будет трясти, тошнить, я уже привыкла.

В ванную комнату в палате стремительно заходит Артем и поддерживает меня, обхватив рукой за талию. И снова его это — дыши, Ритка, дыши, словно других слов нет, когда меня рвет на куски. За эти полтора месяца его не было рядом всего пять дней, он улетал в Москву. Что-то там у них случилось, я не спрашивала. Вернулся хмурый, сердитый, но быстро успокоился, даже шутил.

— Мне нужен платок и машинка для стрижки, — говорю ему, когда спазмы стихают. Я сижу на его коленях, а Артем на бортике ванной.

— Раз нужно, пойдем и купим, — кивает он, прижимая меня к своей груди. Затем берет на руки, ждет пока я прополоскаю рот, наклоняя над раковиной и несет в палату, на кровать. Бережно опускает, накрывая одеялом. Во мне сейчас весу, наверное, меньше чем в большой собаке, а кожа стала какая-то прозрачная, словно стеклянная.

— Я сейчас, подожди, — подрывается Артем и выбегает из палаты.

Пожимаю плечами и провожаю его удивленным взглядом. Я часто думаю о том, почему муж здесь. У него бизнес, что требует внимания, огромный холдинг, а он здесь, нянчится со мной. Кормит с ложечки, когда я не могу поднять руку в день процедур, выносит или выводит на прогулку, остается на ночь. Я пытаюсь отправить его в гостиницу, но каждый раз ловлю такой сердитый взгляд, что замолкаю на полуслове.

Здесь, а Берлине, в клинике Шарите, нас приняли очень хорошо. Только сюда я смогла попасть, не ожидая длинной очереди. Артем склонялся к Израилю, но там меня могли принять только после нового года, а время в данном случае играет важную роль. И мы решили не ждать, уехали в Берлин, и я нисколько не пожалела. Центр очень большой, хорошая аппаратура, врачи, все очень позитивные, улыбаются. На третьем этаже кафетерий, рядом большой парк, где мы часто гуляем с Артемом, но мне больше нравится в парке Тегель, куда мы едем десять минут на такси. Парк расположен на берегу Тегельского озера. Мы покупаем еще теплый длинный багет белого хлеба и кормим лебедей, которые гордо плавают, вытянув изящные длинные шеи. Я люблю смотреть на этих красивых птиц, а Артем часто ходит по берегу, выискивая для меня перышки. Лебеди в основном белые, но есть и с черным оперением. Могу смотреть на них часами.

— Ритка, вот, — Артем вываливает передо мной на кровать несколько ярких упаковок с платками. Тут четыре штуки шелковых расписных платков разной расцветки и рисунка. Я перебираю руками нежную ткань, глотая ком в горле.

— И вот, взял у медсестер, — показывает мне машинку для стрижки, — Пойдем в ванную, — стягивает меня с кровати, тянет за собой.

— Я сама, — пытаюсь выхватить у него машинку, слышу в ответ, как всегда, твердое «нет». В этом весь Артем, делает, что считает нужным. Иногда это жутко бесит, но мне приятна его забота, что скрывать. Когда болен, тебе плохо и кажется, что все безнадежно, все зря, нужно чтобы кто-то был рядом. Пусть такой, редко улыбающийся, вредный, противный, молчаливый, но неожиданно ставший родным.

Нет, я не забыла прошлое, помню, что Артем сделал и не могу его простить, но люблю. Люблю какой-то другой любовью, горькой и сладкой одновременно. Мне грустно это признавать, но, наверное, я любила его всегда, все эти годы. Ненавидела, да, и любила. Артем рядом, он ухаживает за мной, носит на руках, вытирает рот, когда меня внезапно тошнит, одевает, когда не могу поднять руки. В отличие от мужа, Сергей не позвонил ни разу, за все это время. Но, да и Бог ему судья. Мне стало легче дышать без его присутствия в моей жизни.

Артем аккуратно водит машинкой по моей голове, оставляя лысый след. Я смотрю, как на белый кафельный пол опускаются клочки волос. Я уже стриглась здесь, в Берлине. Мне сделали короткую стрижку, получилось интересно, Артем даже сказал, что ему нравится. Мне кажется, что нравится во мне все, я не верю, но не спорю. Что может нравиться в ходячем скелете, где из всего остались только большие глаза. Сейчас и волос не осталось.

Артем заканчивает меня стричь, и мы сталкиваемся взглядами в зеркале ванной. Смотрим друг на друга молчаливо. Я не могу прочесть его взгляд, он по-прежнему закрыт, но чувствую, как крепкая рука чуть сжимает мое плечо.

— Интересно получилось, — выдавливает из себя Артем, поднимает руку, словно хочет погладить меня по лысой, с легким пушком голове и отдергивает, — Ты даже так, красивая.

Я начинаю смеяться сквозь слезы, рассматривая бритую голову, а Артем вдруг наклоняется, берет длинными пальцами