Гитлер был моим другом. Воспоминания личного фотографа фюрера. 1920-1945 - Генрих Гофман

Обслуживали зал специально обученные эсэсовцы. Они носили короткие белые куртки и черные брюки, обслуживали ловко и незаметно. Поскольку это не прием государственного значения, а обычная трапеза, то, как правило, она была довольно непритязательна и состояла из супа, мясного блюда с овощами и легкого десерта. Если бы кто-то из присутствующих гостей предпочел, как Гитлер, вегетарианское блюдо, его желание тут же исполнилось бы. Лишь однажды я видел того, кто воспользовался этой привилегией, и это был Мартин Борман. Из гостей обычно присутствовали важные чиновники, знаменитые художники и гауляйтеры, находившиеся в Берлине по делу, и компания всегда была разнообразной и оживленной.

Во время войны там стали появляться одни мундиры. Кроме меня, никто не носил гражданскую одежду, но и я потом надевал на официальные мероприятия форменный китель без знаков различия, чтобы не выбиваться из общей картины. А Гитлер, принимая какого-то высокопоставленного гостя, обычно ставил меня слева, чтобы не обидеть никого из многочисленных фельдмаршалов и генералов, которые обязательно присутствовали в таких случаях.

На первых порах Гитлеру нравилось, когда все принимали участие в разговоре. Но позднее он, так сказать, стал монополизировать разговор. У Геббельса как собеседника был один весьма специфический конек. Он обожал едкими и злобными репликами выставлять кого-то в глупом виде, особенно если гость ему не нравился, и, что бы вы ни чувствовали к Геббельсу, нельзя было отрицать, что он обладал и остроумием, и сарказмом.

Всякий раз, когда Геббельс начинал свою пикировку со мной, что случалось нередко, все сидевшие за столом, включая Гитлера, откидывались на спинки стульев, готовясь повеселиться. Вот пример, типичный из бесчисленных мелких стычек, которые мы себе позволяли. Это было во время войны, только что окончился ночной налет британцев на Берлин. Гитлер, который в тот день приехал из своей ставки, спросил:

– Бомбардировка как-то помешала ночной жизни в Берлине?

Воцарилось общее молчание. Геббельс уставился на меня долгим, ироническим взглядом, что меня задело.

– Что это вы так зловеще смотрите на меня, доктор? – сердито спросил я.

– Разве непонятно, мой дорогой друг? Вы здесь единственный специалист по берлинской ночной жизни, который может ответить на вопрос!

Все глаза обратились ко мне; Гитлер едва сдерживал смех, а Геббельс принял самодовольный вид.

– Интересно, что вы знаете о специалистах, герр доктор? Каждый ребенок в Берлине знает, что в вашем министерстве специалистов нет!

Гитлер закрыл лицо руками и расхохотался, остальная компания последовала его примеру. Геббельс хотел было ответить, но я его перебил:

– Бросьте, герр доктор, от меня вы ничего не добьетесь!

А Гитлер, опасаясь, что наша перепалка выйдет из-под контроля, встал и удалился вместе с Геббельсом на официальное совещание. Оставшееся общество поздравило меня; все были довольны, что я поставил на место «великого очковтирателя».

Однако Геббельс не успокоился на своей неудаче и один раз бросился в бой, желая отомстить, когда меня не было за столом и Гитлер спросил о причине моего отсутствия.

– Гофман сам себе устанавливает правила, – кротко сказал Геббельс. – Ему не по вкусу сотрудничать с моим министерством, он тщательно избегает всего, что касается пропаганды, и ему совершенно чуждо всякое чувство политической ответственности. Он думает только о том, как бы заработать!

Но Гитлер резко ему возразил:

– Оставьте Гофмана в покое, он начал жизнь частным предпринимателем и всегда оставался собой. А кое-кто подался в министры, герр министр!

Ввиду того, каким признанием пользовался Гитлер, неудивительно, что в день его рождения или другие годовщины его прямо-таки засыпали подарками, которыми уставляли целый ряд столов в рейхсканцелярии. Ему дарили все, что только можно было себе вообразить: от деревянной фигурки, вырезанной каким-нибудь мальчишкой из гитлерюгенда, до вязаного свитера, от превосходно выполненной модели Бергхофа до новинок известных фирм, от велосипедов до последней модели роскошного автомобиля. Музыканты, писатели и поэты посвящали ему свои сочинения, художники дарили свои картины, некоторые совсем дилетантские, другие настоящие шедевры. В таком же изобилии ему дарили съестные продукты и напитки, и в погребах трезвенника Гитлера чахли – увы! – без внимания отборнейшие вина Рейна, Мозеля и Пфальца, от которых возрадовалось бы сердце любителя выпить.

Многие домохозяйки присылали ему домашние кексы, они и не задумывались о том, что Гитлер никогда, ни в коем случае не попробует их кулинарных творений. Приношения такого рода даже не выставляли на столы для подарков, а тихо убирали, так как Гитлер считал, что это очень легкий способ его отравить. И его подозрения насчет этого подкрепились, когда его шофер Шрек опасно заболел по дороге в Штеттин, отведав блюда, предназначенного лично для Гитлера.

Однажды в Берлин прибыла турецкая делегация, и Гитлер ее принял. После того как делегация вернулась в Турцию, в Германию прибыла гигантская посылка, набитая самыми расчудесными сладостями: засахаренными фруктами, шоколадом, марципанами, леденцами и медом, упакованными в прелестные разноцветные фантики и коробочки. Гитлер пришел в восторг от подарка, он до невозможности им восхищался, но не принял его. Он приказал снова запаковать ящик и вместе с его замечательным содержимым закопать в саду при канцелярии. Я спросил, как ему не жалко это делать, но он возразил:

– Я не готов отдать моим друзьям то, к чему сам не желаю прикасаться!

Некоторое время спустя я увидел, как рабочие, которые занимались чем-то неподалеку от этого «захоронения», с удовольствием лакомились марципановыми полумесяцами и конфетами в золотых и серебряных обертках. Я спросил одного из них, где они нашли эти чудесные сладости. Ответивший мне оказался коренным берлинцем.

– Ну как же, господин хороший, – сказал он, – вы что ж, не слыхали о Большом Изничтожении? Ну, мы взяли да и откопали все втихомолку! Ну и вкуснятина, скажу я вам, и женки наши с детками довольны!

В другой раз по дороге в Фельдафинг на берегу Штернбергер-Зее мы нагнали какой-то старомодный автомобиль. Он сломался, и водитель не знал, за что взяться. Гитлер велел притормозить и узнать, нельзя ли чем ему помочь. Шрек очень быстро обнаружил неисправность, и вскоре мы уже продолжали путь. Но владелец машины записал наш номер, и на следующий день Гитлер получил посылку с тремя банками превосходной икры в сопровождении чрезвычайно изящного благодарственного письма от румынского министра.

Несмотря на свою слабость к икре, Гитлер тем не менее вернул посылку отправителю, приложив столь же любезное письмо, где говорилось, что помогать собрату в беде – долг каждого автомобилиста и что такая мелкая услуга ни в коей мере не заслуживает столь щедрой награды.

Но мне он сказал:

– Бог его знает, Гофман, что это за банки!

В последние годы в противоположность обычаю, заведенному в Оберзальцберге, на обеды и ужины в рейхсканцелярии женщин приглашали очень редко. Геринг тоже был нечастым гостем. Кулинарные пристрастия Гитлера, заявил он, ему не по вкусу. Но подлиза Борман послушно поедал сырую морковь и зелень в обществе своего хозяина, а потом удалялся к себе в кабинет, где набрасывался на свиные отбивные или превосходные шницели по-венски.