Ярость - Салман Рушди

Продолжение истории о раздвоившейся богине и клонированном профессоре, отчеты о том, как продвигаются предпринимаемые Замин поиски Акажа Кроноса, а также репортажи с мест, где разворачивается борьба за власть между двумя населяющими Бабурию общинами, — все это вы найдете на нашем регулярно обновляемом сайте. Чтобы больше узнать о Кукольных Королях, перейдите по одной из приведенных ниже ссылок. Нажав на одну из иконок, вы можете просмотреть страницу с ответами на сто наиболее часто задаваемых вопросов, поучаствовать в интерактивных играх Кукольных Королей и ознакомиться с широким ассортиментом товаров и сувениров с символикой КК, приобрести которые можно в любой момент. Мы принимаем к оплате все виды кредитных карт.

13

В юности, которая пришлась на начало шестидесятых, Соланка поглощал в изобилии научную фантастику, которая, как было отмечено впоследствии, как раз переживала свой золотой век. Желая оторваться от окружавшей его убогой реальности, в фантастике — в ее притчах и аллегориях, в полетах фантазии, изобретательно закрученных, причудливых метафорах — он находил безостановочно меняющийся альтернативный мир, где инстинктивно чувствовал себя как дома. Он подписывался на два легендарных журнала — «Удивительные истории» и «Фэнтези и научная фантастика» — и все карманные деньги тратил на сборники научной фантастики издательства «Виктор Голланц», книжки карманного формата в мягкой желтой обложке. Он практически знал наизусть все написанное Рэем Бредбери, Зеной Хендерсон, Альфредом ван Вогтом, Клиффордом Д. Саймаком, Айзеком Азимовым, Фредериком Полом, Сирилом Корнблатом, Станиславом Лемом, Джеймсом Блишем, Филипом К. Диком и Лайоном Спрэгом Де Кампом. Научная фантастика и фэнтези того, золотого, века, считал Соланка, оказались самым лучшим средством продвижения в массы философского романа, романа идей. В двадцать лет больше всего он любил рассказ «Девять миллиардов имен бога», действие которого разворачивается в тибетском монастыре, основанном специально для того, чтобы подсчитать все существующие на земле имена Всевышнего. Монахи горной обители верят, что это самая важная на свете задача, ради выполнения которой, собственно, и существует Вселенная, и, дабы ускорить свою работу, приобретают самый продвинутый на планете компьютер. В монастырь прибывают компьютерные асы, которые должны установить машину и научить монахов ею пользоваться. Идея подсчитать имена Бога представляется технарям просто смехотворной, они долго подтрунивают над тем, что может случиться после того, как компьютер выполнит свою задачу, а жизнь пойдет дальше своим чередом, что будет с монахами, когда те увидят, что мир и не думал гибнуть. Закончив работу, компьютерщики спокойненько садятся в самолет и улетают домой. Через какое-то время они вспоминают, что, по их расчетам, компьютер как раз в эту самую минуту должен закончить вычисления. И тут, взглянув в иллюминатор на темное ночное небо, они обнаруживают, что (Соланка и сейчас дословно помнил концовку) «в небе одна за другой потихоньку угасают звезды».

В глазах человека с подобным литературным вкусом, к тому же поклонника интеллектуальной кинофантастики вроде «451 градуса по Фаренгейту» или «Соляриса», Джордж Лукас неизбежно выглядел Антихристом, Спилберг периода «Близких контактов третьей степени» — неразумным ребенком, играющим в песочнице для взрослых, а вот «Терминатор» и в особенности «Бегущий по лезвию» — носителями священного пламени. Теперь наступил его черед. В эти ненадежные летние дни профессор Малик Соланка трудился над миром Кукольных Королей — самими куклами и их историями — как одержимый. История безумного ученого Акажа Кроноса и его прекрасной возлюбленной Замин заполняла все его мысли. Нью-Йорк отошел на второй план. Точнее, все происходившее с профессором в этом городе: любая случайная встреча, любая попавшаяся под руку газета, каждая мысль, каждое ощущение, каждый сон — становилось пищей для его воображения, словно было специально создано, чтобы сделаться частью сочиняемого Соланкой сюжета. Реальная жизнь покорялась диктату вымысла, поставляя в точности то сырье, в котором он нуждался для трансмутаций, преобразований низкого элемента в благородный, в алхимической лаборатории его возродившегося искусства.

Имя главного героя Соланка взял с небес: Акаж было слегка измененным акаш, что на хинди означает «небо». Это имя подарили ему Асман («небо» на урду) и несчастная Скай Скайлер, а также великие боги небес: Варуна, Брахма, Яхве, Маниту. Кронос же был греческим божеством, пожирающим собственных детей чудовищем, безжалостным Временем. Замин — это земля, противоположность небу, объемлющая его на горизонте. Характер Акажа Соланка ясно видел с самого начала, сразу придумав всю жизнь героя, от взлета до падения. Замин, однако, преподнесла профессору сюрприз. Соланка никак не ожидал, что женское земное божество — пусть даже списанное с Нилы Махендры — будет играть одну из центральных ролей в истории о тонущем мире. На деле так оно и оказалось, причем появление Замин каждый раз расцвечивало сюжет новыми красками. Ее присутствие казалось предопределенным, хотя Соланка изначально не планировал вводить ее в свою повесть. Нила, Замин Рейкская, Богиня Победы — три ипостаси одной женщины — завладели мыслями Соланки, который осознал, что наконец-то нашел преемницу знаменитому созданию его юности. Добро пожаловать, Нила, сказал он себе, и прощай, Глупышка!

Тем самым было сказано последнее «прощай» и его предвечерним встречам с Милой Мило. Она почувствовала перемену в нем мгновенно, угадав ее чутьем, когда увидела, как он спешит к музею «Метрополитен» на свидание с Нилой Махендрой. Она знала, чего я хочу, когда я сам еще не решался себе в этом признаться, подумал Соланка. Скорее всего, между нами все было кончено в ту минуту, когда она увидела меня выходящим из дверей. Даже если бы не произошло чуда и Нила — кто бы мог этого ожидать? — не выбрала бы меня, повелительница веб-спайдеров видела достаточно. Она ведь тоже по-своему красива, и у нее хватит самолюбия, чтобы не играть вторую скрипку. Вернувшись в свою квартиру на Западной Семидесятой улице после поразительной бесконечной ночи с Нилой, проведенной в номере отеля недалеко от парка, — ночи, более всего поразительной тем, что она вообще случилась, — он увидел на соседнем крыльце Милу, всем телом прильнувшую к туповатому красавчику Эдди Форду, своему телохранителю Эдди, который спал и видел, как бы сделаться единственным хранителем этого тела, и теперь весь светился от гордости и счастья. Взгляд, брошенный им на Соланку поверх головы девушки, был достаточно красноречив. С этого момента, приятель, давал понять центурион, ты не имеешь права доступа сюда. Считай, что между тобой и этой леди протянули красный бархатный шнур. Ты лишен аккредитации, так что не вздумай сюда соваться. Конечно, если не хочешь, чтобы я почистить тебе зубы твоим же позвоночником вместо зубной щетки.

Сколь ни удивительно, на следующий день Мила стояла на пороге квартиры Соланки.

— Пригласи меня в какое-нибудь жутко пафосное и дорогое место. Мне требуется приодеться и хорошо и дорого поесть.

Ударными порциями еды Мила обычно глушила унижение, большим количеством спиртного — гнев. Ладно, уж пусть лучше поноет, чем разойдется, подумал забывший великодушие Соланка. Для меня так будет проще. И, наказывая себя за эгоистичные мысли, набрал номер одного из самых модных в Нью-Йорке на тот момент мест, кубинского бара-ресторана в Челси, названного «Джио» в честь доньи Джиоконды, немолодой дивы, чья звезда ярко сияла в то лето, проходящее под знаком легендарного кубинского клуба «Буэна-Виста». Ленивый, тянущийся струйкой дыма голос воскрешал в памяти шикарную, зыбкую, соблазнительную, льнущую к тебе атмосферу старой Гаваны. Соланке с такой легкостью удалось забронировать на вечер столик, что он не смог удержаться и поделился своим удивлением с принимавшей его заказ девушкой. «Да уж, Нью-Йорк становится городом призраков. Как Лузервиль — город неудачников. Ждем вас в девять», — прозвучало на том конце провода.