Полмира - Джо Аберкромби

– О, великий князь, разве могу я отыскать подобную вещь?

И отец Ярви низко поклонился – ни дать ни взять сама невинность и скромность.

Однако Колючка видела его улыбку – и она была полна коварства и хитрости.

Только боги знают: за время путешествия Бранд разочаровался в столь многих вещах, что из них можно было бы собрать приличную кучу. Все оказалось совсем не так, как в историях, что шепотом рассказывали у очагов, и в песнях, что гордо распевали в Торлбю. А еще он узнал, что в историях и песнях про кучу всего вообще не рассказывают!

Например, никто не рассказывает о топях в устье Запретной! И тучах кровососущих насекомых над ними. Никогда не забыть эти серые утра, когда просыпаешься в луже и весь в блямбах от укусов…

Или вот взять бесконечно тянущиеся берега Золотого моря – про них тоже ни слова! А там они заходили в крохотные нищие деревеньки за низенькими нищими оградами, где отец Ярви торговался на странных языках с пастухами, чьи лица солнце выдубило, подобно кожам. Или о галечных пляжах, где команда выставляла кругом плюющиеся искрами факелы и лежала, не смыкая глаз, дергаясь от каждого звука – не идут ли бандиты, ведь они наверняка таятся прямо за границей света и тьмы…

А еще за ними ползла память о схватке с коневодами, и Бранда во снах преследовало лицо человека, которого он убил, и он слышал удары стали о дерево и просыпался в холодном поту.

– Вам смерть пришла!

Бранд просыпался в душной темноте, но слышал лишь громкий стук собственного сердца и тихий стрекот цикад. О сожалениях и горькой памяти в песнях тоже не пели.

А еще в песнях ни словом не упоминали скуку. Каждый день одно и то же: гребешь и гребешь в виду холмистого берега, и так проходит неделя за неделей. А еще накатывала тоска. Он беспокоился за сестру и до слез скучал по вещам, которые всегда ненавидел. Каждый день Скифр отлаивала команды и гоняла Колючку, а Колючка гоняла по очереди всех членов команды – и Бранда в особенности. А Колл каждый день донимал отца Ярви вопросами про растения, раны, политику, историю и пути Отче Месяца на высоком небе – и отец Ярви отвечал и отвечал. Ссадины, тошнота, солнечные ожоги, жара, мухи, жажда, вонь человеческого тела, стершиеся до дыр на заднице штаны, Сафрит, скупо отмеривающая провизию, зубная боль Доздувоя, бесконечные истории того, как Фрор заработал шрам, каждый раз разные, тухлая еда, понос, мелкие свары, постоянный страх перед каждым встречным, а самое худшее – понимание, что на пути домой каждую милю пути их ждет ровно то же самое.

Да, его разочарования, горести, обиды и несбывшиеся мечты можно было сложить в высоченную кучу.

Но Первогород… о, Первогород превзошел все его ожидания.

Он раскинулся по обеим сторонам широкого мыса, который далеко, на несколько миль, вдавался в пролив – белокаменный, с гордыми башнями и крутыми скатами крыш, высокими пролетами мостов и крепкими стенами в кольце крепких стен. А надо всем парил Дворец Императрицы – сплошные сверкающие купола твердыни столь огромной, что туда можно было бы засунуть Торлбю, и еще осталось бы место для парочки Ройстоков.

А еще по всему городу горели огни, разноцветные! Красные, желтые и голубые, и они подсвечивали голубые вечерние облака, и отливали нежным розовым, и отражались в мелкой волне, на которой покачивались корабли изо всех стран мира, подобные пчелам в огромном улье.

Может, там, по берегам Священной реки, они видели строения величественней, и они помнили, как плыли мимо жутких руин в потрясенном молчании – но этот город построили люди! Не эльфы! Первогород стоял и цвел не на развалинах и гробницах ушедшей славы, нет! Это было место, где сбывались самые безумные мечты, и жизнь бурлила в нем. Даже издалека Бранд мог слышать городской шум – город звал его! Едва различимый для слуха и прочих чувств зов нашел его, и Бранд ощутил покалывание в кончиках пальцев. Первогород!

Колл залез на мачту, которую успел за время пути покрыть резьбой до середины, и, оглядевшись, забил руками, как крыльями, и завопил, как безумец. Сафрит схватилась за голову, забормотав:

– Все, я сдаюсь. С меня хватит! Нет, если он хочет, пусть прыгает вниз головой! Мне все равно! А ну слезай оттуда, придурок, кому говорят!

– Ты такое когда-нибудь видела? – прошептал Бранд.

И чуть не зашиб челюсть веслом – так низко она у него отвисла.

– Нет ничего подобного этому городу… – отозвалась Колючка, и на похудевшем и ожесточившемся за время путешествия лице проступила безумная ухмылка.

Через бритую половину головы тянулся бледный шрам, а спутанные волосы на другой украшали кольца из красного золота – она их сделала из монеты, которую ей подарил Варослав. Ничего себе запросы у девушки, проворчал Бранд, золото она в косы заплетает! Но Колючка лишь пожала плечами и ответила, что ей все равно, где деньги хранить, почему бы и не в волосах.

Бранд хранил свой золотой в мешочке на шее. Эта монета обещала новую жизнь для Рин, и он собирался беречь ее как зеницу ока.

– Вот он, Первогород, Ральф! – воскликнул отец Ярви, пробираясь между счастливо улыбающимися гребцами к кормовой надстройке. – У меня хорошее предчувствие…

– У меня тоже, – проговорил кормчий, и лицо его покрылось сеткой морщинок, словно бы трещинки пошли по старой глине.

Скифр мрачно смотрела в небо – там кружили птицы.

– Предчувствие, может, и хорошее, вот только предзнаменования плохие.

Она так и не пришла в хорошее расположение духа после боя на Запретной.

Но отец Ярви не обратил никакого внимания на ее мрачное ворчание.

– Мы предстанем перед Теофорой, Императрицей Юга, и передадим ей дар моей матери и увидим то, что увидим.

И он развернулся к команде, распахнув руки, а оборванный плащ захлопал на ветру.

– Друзья! Позади долгий и опасный путь! Мы прошли полмира, чтобы оказаться здесь! Но впереди – конец пути!

– Конец пути… – пробормотала Колючка, облизывая растрескавшиеся губы словно пьяница, завидевший огромный кувшин с элем.

Команда разразилась восторженными кликами.

Бранда вдруг одолел приступ детского озорства, и он зачерпнул воды и вылил ее на Колючку, и брызги засверкали на солнце, а она обрызгала его и спихнула ногой с рундука. А он пихнул ее кулаком в плечо – все равно что в крепкий щит бить – а она вцепилась ему в драную рубашку, и они покатились между скамьями хохочущей, рычащей и весьма неароматной кучей.

– Ну будет вам, варвары! – важно заметил Ральф, распихивая их сапогом и растаскивая в стороны. – Вы ж в цивилизованном месте! От нас здесь ожидают цивилизованного поведения!

* * *

В порту царил совершеннейшей хаос.

Люди пихались, толкались и колошматились в кровавом свете факелов, а толпа зверела, подобно учуявшему смерть хищнику: запылали пожары, и над головами замелькали кулаки и даже ножи. Перед воротами выстроились воины в диковинных, похожих на рыбью чешую кольчугах. Они свирепо орали на чернь и мутузили особо ретивых древками копий.