Цена измены - Александр Проханов

Конечно, параллельно с нами двигатели разрабатывают в Европе и в США, но, скажу я вам, русский ум необычайно изобретателен и фантастически талантлив. Иное устройство ума. Это дается от Бога. Русская голова вырабатывает нестандартные идеи, асимметричные решения. Но гонка вооружений продолжается. Мы чувствуем, как работают военные КБ за рубежом. Это заставляет нас торопиться.

МЫ ПОНИМАЕМ, ЧТО БЕЗ ДВИГАТЕЛЯ НЕТ ИСТРЕБИТЕЛЯ. БЕЗ ИСТРЕБИТЕЛЯ НЕТ АВИАЦИИ. НЕТ АВИАЦИИ — НЕТ АРМИИ. НЕТ АРМИИ — НЕТ СТРАНЫ.

Все мини-войны, которые состоялись, в том числе война с Грузией, показали, что как только авиация появляется над полем боя — вражеская армия проигрывает. Возьмите Югославию, две кампании в Ираке — их армии были разбиты с помощью авиации. Конечно, трудно победить в Афганистане, потому что талибы сидят под землей, и сражается не армия, а народ, который, как известно, победить невозможно.

Повторяю, нас гонка вооружений торопит, и мы не отстаем. Но, как ни странно, ни Минобороны, ни Военно-Воздушные Силы нас особенно не торопят, будто гонка вооружений их не касается. Вот это досадно и странно. Какое-то расплывчатое чиновничье состояние, бумажки, переписывание, нет воли, нет стратегического напора. Я работал во времена Советского Союза; там была строжайшая система, там были сроки, там были решения. Главком авиации приезжал ко мне, Генеральному конструктору, ежемесячно. Вместе с ним приезжала вся его свита в погонах. И каждый генерал видел заинтересованность командующего и исполнял свое дело безупречно. А сейчас вместо подобных визитов — вялые бумаги. Ведь мы зачастую даже не просим у армии денег. Мы готовы тратить свои, полученные от зарубежных продаж. Дайте нам техническое задание. Не можете? Мы сами напишем то, что вам надо. Тогда у нас будет техническое задание с авторитетными подписями. Мы придем в любой банк и возьмем кредит для дальнейшей работы. Представитель армии сидит в КБ, на заводе и контролирует каждую копейку. Вместо этого — какая-то трясина, какие-то комитеты, согласования, а в это время обстановка изменилась, авиация шагнула вперед. Мой учитель, замечательный конструктор Павел Александрович Соловьев, говорил: «Виктор, ты делай не то, что просят военные, а то, что им надо».

Сейчас, когда сгорела одна машина, летают две и проходят испытания. Испытывается уже не двигатель и не самолет, а применение оружия. Особенно сложно испытывать оружие, действующее одновременно по множеству целей. Например, по шести мишеням враз. Эти мишени летят с разных сторон, на разных высотах. Ракеты «воздух-воздух». Ракеты «земля-воздух». Ракеты «земля-земля». И самолет должен их всех расстрелять, израсходовать на них шесть своих ракет. Сами испытания весьма сложны организационно, их подготовка требует большого труда. Этап испытаний до поставки в армию — около двух лет. Этап после поставки в армию первых образцов длится не менее трех лет. Вот тогда считается, что работа над самолетом закончена, и начинается работа над модификацией этого самолета.

Двигатель, как электрон, неисчерпаем. В нем таится целая анфилада других, новейших двигателей. Мы делаем двигатель, а двигатель делает нас. Очень сложно создать сам двигатель, но не менее сложно создать среду, в которой этот двигатель рождается. Я имею в виду коллективы, предприятия, направления науки, бесконечные связи и формы кооперации, финансовая сторона — кредиты, продажи за границу, и политическая сторона, и отношения людей внутри коллективов. Двигатель «наматывает» на себя все больше и больше людей и гармонизирует их отношения. Идея двигателя родилась в этом кабинете 20 лет назад в головах десятка человек, не больше. А теперь вокруг него вращаются десятки тысяч людей. Причем один и тот же мозг рождает и идею двигателя, и идеологию среды, окружающей двигатель. И этот мозг называется — Генеральный конструктор. Это — самое главное, что понял Сталин. Он понял: для того, чтобы сделать атомную бомбу, нужны два человека. Один — Курчатов, другой — Берия. Курчатов продумал всю инфраструктуру создания оружия, а Берия со своими возможностями обеспечил ее создание. Генеральный конструктор двигателя продумывает всю колоссальную организацию, весь процесс создания и эксплуатации машины вплоть до ее утилизации.

У Ласточкина — особая роль, организаторская и финансовая, без которой все рухнет. Ласточкин за десять лет из завода-руины создал шедевр. Он каждую копейку вложил в завод, в развитие, в людей, которые не должны быть ущербными, создавая совершенный двигатель. Четверть века Россия не производила пассажирский самолет, и вот же появился «Суперджет», появился двигатель для этого самолета. Это рывок.

Мы свидетели того, как несовершенны властные механизмы, как падает исполнительская дисциплина, как растет коррупция, как слабеет само государство. Мы часто с коллегами обсуждаем эту тему. Некоторые мои товарищи предлагают рецепт: вернуться к сталинским методам — репрессии, насилие, палочная дисциплина. Я с ними не согласен. Русскому народу нужна свобода, экономическая и политическая, позволяющая ему активно действовать. Нужны мир и согласие. И ему нужна духовная жизнь, нужна вера, которую несет в народ окрепшая материально и численно Церковь. Пока еще эта вера коснулась лишь поверхностно жизни людей в России, не пошла внутрь. Как только она прорастет в глубинные слои народной жизни, наступит преображение.

«Завтра», 2009, май, № 20

29 мая в городе Щучье Курганской области начал работу уже пятый в России завод по уничтожению химических боеприпасов. «Несмотря на корректировки, вызванные глобальным финансовым кризисом, все мероприятия федеральной программы выполняются неукоснительно и в установленном порядке», — доложился американскому сенатору Ричарду Лугару на церемонии открытия завода министр промышленности и торговли РФ Виктор Христенко. Как сообщила Би-би-си, США профинансировали 36 % расходов на строительство этого завода (свыше 1 млрд. долл.), а РФ — 50 %, т. е. около 1,5 млрд. долл. Работы заводу хватит до 2012 года, за это время он должен утилизировать примерно восьмую часть отечественных запасов химического оружия (5,5 тыс. тонн боевых отравляющих веществ, БОВ). О возможной дальнейшей судьбе этого сверхсовременного и высокотехнологичного производства почему-то ничего не сообщается.

Все это заставляет задуматься над самыми разными интересными, хотя и не слишком приятными для нас, темами.

Например, о самом химическом оружии в современном мире. Оказывается, в России, согласно официальным данным, к 1997 году хранилось 90 % мировых запасов боевых отравляющих веществ (около 40 тысяч тонн). Надо полагать, во всем «цивилизованном мире» от этого «варварского» и антигуманного оружия почти поголовно отказались. Разумеется, «Эйджент оранж» и прочие «дефолианты» с «инсектицидами» в счет не идут, хотя, как показал опыт Вьетнама (да и Колумбии, например), они вполне могут использоваться в военных целях.

Так вот, США и РФ подписали в 1997 году конвенцию о запрете химического оружия и уничтожении его запасов к 2012 году. Опять же, по официальным данным, за это время американские военные уничтожили две трети своих запасов БОВ, а российские — всего-навсего треть. Что, отстаем от партнеров по разоружению? Да нет, конечно! Если верить тем же официальным цифрам, Россия рассталась с 13,3 тыс. тонн отравляющих веществ, а США в лучшем случае — с 4,5 тыс. тонн.