Честно и непристойно - Стефани Кляйн

– Погоди, что ты имеешь в виду?

– Может быть, ты бежишь нам навстречу, Оливер, потому что ты боишься, что я тебя брошу? Может быть, ты уговариваешь меня бежать с тобой, потому что думаешь, что тогда я больше вложу в наши отношения.

– Погоди-ка. Я не о наших отношениях говорю. Я просто хотел сказать, что было бы здорово разделить с тобой то, что доставляет мне массу удовольствия. Только и всего. – В голосе Оливера прозвучали нотки усталой покорности. – Просто, если бежать с тобой, Стефани, кросс будет чем-то большим.

Я охотнее позволила бы Оливеру всадить иглу в мою еле заметную вену, чем согласилась бы пробежаться в его обществе. Просить меня, нетренированную женщину, у которой вполне может отказать сердце во время оргазма, бежать больше мили – это все равно что звать меня в поход по грязи, все время в гору, в комариный сезон (если такое на свете бывает). И все же я собиралась согласиться, чтобы запастись боеприпасами на будущее.

Если я поучаствую в гонках, то смогу потом это использовать, чтобы добиваться от него того, чего хочу я. Можно подумать, вы так никогда не делали. В сущности, все мы время от времени так поступаем. Не очень взрослый и продуманный метод, но я отходила от брака с Гэйбом, крутя роман с человеком, дававшим мне то, чего не мог дать Гэйб. Нет, я знаю, что делать вещи, чтобы что-то за них потом получить – неудачная идея. Я знаю, что взаимоотношения не всегда полностью равные и их нельзя поделить на одинаковые кусочки. Но, общаясь с Оливером, я не переставала что-то подсчитывать. Часто ли он остается у меня на ночь, кто из нас платит за ужин, кто первый произносит: «прости»? Баланс был в его пользу. Я чувствовала себя ему обязанной.

– Хорошо.

– Правда?

– Не оставляй мне шанса передумать, иначе я так и сделаю. А теперь позволь мне еще поспать.

Возможно, Оливер заслуживал иного, чем сомнительное «хорошо», но я не была готова на большее. Слово «хорошо» стало моим компромиссом; в тот момент я не могла произнести ничего другого. Я начинала оценивать наши отношения по тому, насколько они полезны Стефани. Оливер заботился о Стефани, заваривал для Стефани чай и приносил ей посреди ночи мятное мороженое с шоколадом. Он был со Стефани терпеливым и любящим. А вот у Стефани редко возникало желание сделать Оливера счастливым. Покупка в «Бергдорфе» нового наряда, который ему понравится, едва ли можно назвать жертвой. Да, я готовлю ему обед, но мне нравится готовить – разве это считается? Возможно, единственный способ доказать мою любовь – это совершить поступок, который мне совсем не по душе. Вроде того, как я ходила в синагогу по настоянию родителей. Если я в воскресенье мучилась, не в состоянии вырваться на улицу и страдая оттого, что колготки щиплются, это доказывало мою любовь к Богу. Может быть, любовь именно такова: ты делаешь то, что тебе вовсе не нравится, чтобы осчастливить любимого человека. Вот так я сидела по воскресеньям на Лонг-Айленде с родителями Гэйба, вместо того, чтобы покупать себе купальники и любоваться на себя в безжалостном свете примерочных; и так я полюблю Оливера, словно воскресную школу, и пробегу этот ужасный кросс.

В день соревнований мы опаздывали на полчаса, – из-за того, что Оливер называл «непредвиденностями». Несмотря на заведенный будильник, заранее приготовленную одежду и составленные планы, со мной неизменно происходило нечто непредвиденное, и мы опаздывали. Иногда приходилось ждать, пока подзарядится мой телефон, иногда, уже спустившись на лифте, я вспоминала, что не налила в миску Линуса воды. В основном беда была в том, что я не умею рассчитывать время. Ежедневные ритуалы совершались автоматически. Мое тело делало все необходимое, не сосредотачиваясь на том, сколько времени занимает то или иное действие.

В то утро я завязывала шнурки, когда в животе у меня повело, и тело мое издало очень громкий звук. Не в том даже дело, что я слишком резко нагнулась. Просто случайное пуканье. В растерянности, граничащей с ужасом, я уставилась на Оливера, но тут же невольно улыбнулась. Меня аж согнуло от хохота, и я схватила его за рубашку, пытаясь извиниться.

– Моя малышка пустила ветры, – сказал он, обнимая меня. – Знаешь, Стефани, в отношениях двух людей подобная ерунда рано или поздно неизбежна. А ты, я смотрю, все делаешь с размахом, прямо-таки погружаешься с головой, правда, девочка? – Он был прав, но это наблюдение относилось не только к физиологии, но к жизни в целом.

– Подожди, Оливер, это не смешно. Кажется, мне нужно в туалет. – Я уже ходила с ним в ванную вместе, но никогда при нем не пукала, не говоря уже о том, чтобы заниматься более грязными делами.

– Вот она, проклятая непредвиденность. – Оливер с улыбкой вскинул руки.

– Слушай, я не нарочно! Иди без меня.

– Нет, сначала попробуй, может, тебе удастся сделать свои дела. – Что-что? Мне не четыре года. И я знаю, когда и как мне нужно в туалет. – Боже, мы всегда опаздываем. Это так неуважительно! Я знаю, что сейчас это не твоя вина, но почему вечно что-нибудь случается? Приложи все усилия, ладно? – Это он так просил меня поторопиться.

– Слушай, ну причем тут неуважение? Все всегда считают, что опоздание – это жест в их сторону, – прокричала я сквозь закрытую дверь ванной. – Когда я опаздываю, они считают это проявлением моей недоброжелательности, пренебрежения к их времени. Но это же понос, а не неуважение! – Я вся взмокла и не могла удержаться от стона. – Слушай, иди без меня, а? – взмолилась я.

Ради Бога, ну пусть он уйдет!

– Я никуда не пойду. Ну опоздаем, так не в первый раз. Случались вещи и похуже. – Да, вроде смерти со спущенными штанами.

– Ты так и собираешься стоять возле двери и подслушивать? – Корчась от боли и пытаясь вспомнить, вычеркнула ли я Гэйба из страховки, на случай если я вот прямо тут и умру, я еще должна была не издавать громких звуков. – Может, ты хоть музыку включишь? – Я была просто в ужасе.

Мы с подружками часто жарко спорили о роли дерьма во взаимоотношениях с близким мужчиной. Психотерапевт-по-телефону предупреждала, что секс – барометр взаимоотношений; он показывает, какова сила ваших чувств в определенный период времени. Однако для многих – например для Александры – бариевая клизма была куда важнее барометра. Ее отношения проверялись дерьмом – не тем, которое всплывает в скандалах, а самым настоящим дерьмом.

Александра не могла какать на людях, даже в уборной на работе. Она готова была скорее съездить домой или одолжить ключи от квартиры у жившей неподалеку Далей, чем сходить по-большому в помещении своего большого издательского концерна. Даже в Хэмптонах она страдала из-за количества постояльцев в доме не потому, что боялась переполненного жилья, а из-за того, что называла СК – сортирной катавасией. Она не хотела делить ванную комнату с прочими жильцами даже в общем доме. Если она когда-нибудь встретит парня, при котором сможет ходить по-большому, я уверена, они далеко зайдут. Я тогда сразу начну готовиться к вечеринке в честь ее помолвки.

Я не настолько щепетильна, как Алекс. Но я не одобряю и совершенно противоположного поведения собственной сестры, которая хвастается результатами деятельности своего кишечника, как будто это крупное достижение, оставляет их в унитазе и тащит ничего не подозревающего бойфренда посмотреть, что у неё получилось. Я стараюсь придерживаться середины. Я уверена, что если вы можете заниматься с мужчиной сексом, то должны быть в состоянии и сходить при нем в туалет. Так что на протяжении романа с Оливером, если мне надо было в туалет, я так прямо и говорила: «Мне в уборную, так что лучше выйди в соседнюю комнату или сделай погромче музыку». Конечно, это тоже опасно – так он знает, что происходит. Он может догадаться, что встречается с женщиной, а не с богиней. Но так рисковать я была вполне готова. А вот когда Оливер стоял прямо за дверью, это был уже перебор.