Порох и соль - Дмитрий Манасыпов

– Эй, дружок, сыграем и, так и быть, я замолвлю ей словечко за тебя! – Мар-витт ударила ладонью по стойке. – Я же жду, шкипер, как можно заставлять ждать морскую ведьму. Да еще такую, как я?!

И улыбнулась. Улыбнулась так, что альва отошла на задний план, а выиграть вот у этой, бледной и вроде бы раза в три не такой красивой, как тонкая смуглянка, захотелось неимоверно.

– Что ставишь? – спросил Хорне.

– То, что ты хочешь! – усмехнулась мар-витт. – На твою удачу, шкипер!

Хорне кивнул и, зажав кости в ладонях, не в стаканчике, медленно начал трясти.

– Шкипер! – Донер осторожно толкнгул Хорне в плечо. – Стемнело, а наши друзья уже хорошо накидались, чтобы им ни дна, ни покрышки. Атакуем?

Хорне, проморгавшись, непонимающе уставился на него. В ушах еще гудел бесконечный зал таверны, уходящий куда-то в темноту, руку жгло от костей, простучавших ритм по стойке после третьего броска. И он, хоть убей, не помнил, как сыграл… блоддеров хвост.

Внизу рыжел костер, чернели пьющие разбойники и темнели, сбитые в кучу, пленные. В стороне, сдавленно охая, работала одна из женщин. Колдуна Хорне почти не видел, пока не прищурился, выискивая бледное тело и мачту. И вздрогнул, когла обнаружил. На миг, блеснув отсветами костра, глаза старика раскрылись, добравшись куда-то глубоко внутрь Хорне.

Хорне потряс головой, не веря себе, глянул еще раз. Колдун пропал в темноте и ничем не блестел. Но…

«Все ты понял, внук, – пророкотал в голове дед, – все ты понял и знаешь, как поступишь»

Да, все верно, он уже понял.

– Роди, по сигналу спускаешься и душишь часового. Его сменили?

Здоровяк едва заметно качнул головой. Идиоты, как же так можно… Или Хорне не проиграл удачу?

– Никаких знаков не подавай. Мы считаем до ста и идем за тобой, а ты должен управиться. Там не боец, а так, крыса портовая, свернешь шею и не пискнет. Нападаем сразу, не с одной стороны и после моего сигнала все отвечают. Подсказывать, что орать, не нужно? Поймете?

Никто ничего не спросил, значит, поняли.

Хорне толкнул Роди в плечо и, дождавшись, пока тот мягко, совсем как огромный кот, спускался по сброшенному канату, начал считать. Возле костра горланили любимую магистратную про дурака-короля и наемников, вроде как кинутых им. Эту песню Хорне не раз слышал в порту, если там оказывалось много черных. Когда их было меньше, чем просто моряков, обычно они своего не певали.

Как ее, песню эту?.. А, да, «Поруганная честь». Чего-чего, а наемников в магистратурах всегда хватало, сами-то черные вояки так себе, как морж против акулы: вроде и большой, и сильный, а толку с чаячий нос.

– Лихо колышутся черные стяги,

И сильные кони рвутся вперед.

Нас обманули верные братья,

Так дружно рванемся в мести поход!

Хейяя-хей!!

О, точно. Хорне, сам не желая, считал и, одновременно, вспоминал. Как услышал ее в первый раз, как дослушал до конца. Сочинять песни у наемников всегда выходило неплохо, пусть от этой и воротило нос очень много почтенных горожан с горожанками.

А как еще, если поют прообманутых наемников, про штурм города короля-обманщика, да о том, как его дочь-принцесска, захваченная вместе с хилой казной и отправленная в обоз, ничуть не растерялась и, совершенно неожиданно приятно лишившись девичьей чести, решила заниматься этим всем и далее? Хорне усмехнулся. А внизу уже ревели следующий куплет.

– Испуганно мечутся по улицам люди,

Мы наступаем, и рубим, и бьем!

Ведь солдаты никогда не забудут,

Того, что обещано лгуном-королем!

Хейяя! Хей!!

Пора.

Они спускались вниз как можно тише. Даже Сьер, сумел не стронуть с места камней, не звякнул пряжками или острой сталью. Марк, Сьер, Дамер с Донером, Хорек… все. Хорне, ждущий внизу с тесаком наготове, шагнул в неверно дрожащую темноту кустов, прячущую то ли часового, то ли Роди.

Здоровяк возник рядом неслышно, как дух, провел пальцем по шее, ткнул им вперед. Часовой все же не выжил, но его-то судьба беспокоила Хорне меньше всего остального. Ему хватало, о ком думать и за что переживать куда больше, чем за молодого и дурного тотемондца, выбравшего себе путь самостоятельно.

К костру и черным, к пленным и совсем хлюпающе-плачущей невольнице Хорне с командой крались полукругом. Рыжее пламя выхватывало то почти храпевшего бородача с топором рядом, то двух весельчаков, смеющихся на своем гавкающем языке и делящих половину поросенка, только снятого с вертела, то угрюмого моряка, почему-то смотрящего в пламя и то и дело опрокидывающего бутыль, оплетенную лозой. Время, усталость и вино сделали свое дело, подарив юному Кишки-Вон очень серьезную надежду на победу.

«Запомни и пользуйся, – проворчал в голове дед, – обалдуи перепились… но не все»

Не все, верно, минимум семеро просто потягивали из своих кружек, не заливая одну за другой. И выглядели чуть сонными, не больше. Ну, что ж тут поделаешь? Кто не рискует, тот не есть с золота и не дарит красивым женщинам красивые камни. Кому-то хорошо без такого, с рыбной ловлей, с пшеницей в поле, с погоняемым чужим скотом или с алебардой в руке, воюющим за деньги. Хорне желал другого, и риск в профессии его предков и. теперь, уже и его, всегда ходил рядом. Наравне с хитрой удачей и не менее хитрой смертью. И…

Хорне выпрямился, поймав пьяный взгляд одного из черных, ошалело покрутившего головой и начавшего открывать рот. Марк, идущий справа, не дал ему завопить, выбросив вперед руку. Свистнул нож и тотемондец, схлопотав в шею полосу стали, хрипнул, завалился лицом в угли.

Хорне свистнул в два пальца и пошел вперед, успев заорать:

– Кишки- Вон!

И парни ответили, со всех сторон, во все свои целых шесть глоток:

– Ху!

Хорне рубанул по затылку того самого моряка с бутылью, услышал, как страшно и липко клинок скрежетнул по позвонкам, отбил чей-то удар, перепрыгнул через костер.

Сбоку Марк приветил того самого, с абордажной саблей, поймал на выпаде, воткнул подмышку кинжал, отпихнул плечом и сошелся с одним из семерых, вооруженным прямым пехотным мечом.

Зазвенело и заскрежетало со всех сторон. Роди, крутя свои любимые два клинка, отбивался от проснувшегося хозяина топора и его помощника, неожиданно оказавщегося тоще-плоской девкой с крысиным хвостиком косички. Девка визжала как резаная, напрыгивая на Роди, откидывающего ее в сторону и тут же едва-едва уходящего от ухающего бородача, метившего не иначе как располовинить его топором.

Ночь, вспоротая людьми, убивающими друг друга, шелестя волнами, сгустилась, оставив только распавшийся костер и едва видящих друг друга врагов, старающихся дотянуться до противника наверняка, чтобы не тратить времени. С корабля, крича и стуча досками, донесся шум бегущих вахтенных. Хорне, сцепившись с упрямым низким крепышом, возникшим по пути, рвался к колдуну.