Суфле из бледной поганки - Дарья Александровна Калинина

А Марина становилась все настойчивей.

– Где мои брильянты?

Нет, она никак не угомонится!

– Верни их мне!

– Верну… Потом.

– Нет, сейчас!

– Я их при себе не таскаю. Говорила уже!

Марина задумалась, потом одобрила:

– Это правильно! Не хватало, чтобы ты их еще потеряла.

– Слушайте, но все же, а как вам удалось дать яд Михаилу с Венди?

– Не такая уж это великая трудность подлить человеку в стакан что-то такое, когда он спокойно разговаривает за столом в кафе с приятелями.

– Значит, вы заранее готовили яд?

Марина фыркнула, словно Фима спросила невесть какую глупость.

– Конечно! Год был урожайный на грибочки, в том числе и на поганки. Я приготовила этого яда столько, что хватило бы еще на десять человек. В лес-то я хожу часто, но никогда такого наплыва грибов не видела. Хороший был год, захотела, так всех соседей бы перетравила!

– Чем же они вам так досадили?

– Сволочи! Хороших людей мало!

– Ну, вам-то видней.

Но Марина неожиданно заторопилась:

– Пошли, мне собираться пора. Берем вещи и уходим!

Они вернулись в комнату, где Марина вела свои сборы.

– Сначала едем к тебе, я забираю брильянты, плачу тебе вознаграждение, и мы с тобой прощаемся. Согласна?

– Вознаграждения мне не надо, тем более от вас. Я уже говорила и сейчас повторяю.

– Ишь ты, какая принципиальная! Ну, сиди тут! Жди!

И Марина скрылась за дверью соседней комнаты. Не той, в которой загибался Стас, а другой – поменьше. Отсутствовала она недолго, а назад появилась с большим пакетом в руках. В нем что-то шуршало и топорщилось острыми углами, подозрительно похожими на сложенные в пачки пятитысячные банкноты.

– Денежки за проданные Танькой квартиру и дом, – подтвердила Марина подозрения Фимы. – А тут общаковские деньги Таньки и ее подельничков. И золотишко. Тоже мои будут. Ну, а когда я получу от тебя еще и свои брильянты, то стану я самым счастливым человеком на свете.

– Если деньги и брильянты сделали бы кого-нибудь счастливым, то-то было бы хорошо! Но не так это просто. – И тут Фима спохватилась: – А где ваш Рыжик?

– Не знаю… Бегает где-то.

– И вы его оставите одного?

– Оставлю.

– Вот так просто?

– Что же, ты прикажешь собаку мне с собой тащить? Думала, и его бледной поганкой угостить, да в последний момент рука что-то дрогнула. Выгнала, может, кто подберет. А нет – так и нет.

Последние иллюзии насчет этой женщины у Фимы развеялись в прах. Ладно еще бывший любовник и бывшая же подруга отчасти заслужили ту участь, которой подверглись. Но в чем провинился перед Мариной ее маленький рыжий песик? Его она за что собиралась убить?

– А дом? Что вы будете делать со своим домом?

– Моим? Он давно уже не мой. Чтобы совсем уж не ударить в грязь лицом перед Танькой с ее Толей, я долгов в разное время набрала великое множество. А отдать их вовремя не сумела. Дом вот-вот перейдет в руки ростовщиков. Так что терять мне нечего. Исчезну, и поминай как звали.

– Но вас будут искать!

– И пусть ищут. Или ты думаешь, я так глупа, чтобы не позаботиться о новых документах? Или знаешь что? Лучше я дом сожгу! Да, это отличная идея. Ключи от квартиры у тебя с собой?

– Да, – автоматически ответила Фима и только потом спохватилась: – А что?

– Так, ничего.

Но Фима-то видела, что эта тетка что-то опять затевает. Лицо у Марины вдруг сделалось такое хитренькое и умильненькое.

– А что это там горит? – произнесла она задумчиво.

И простодушная Фима повернула голову в ту сторону, куда указывала преступница. Зачем она так поступила, Фима не смогла бы объяснить ни тогда, ни потом. Не иначе, как у нее от усталости притупилась осторожность или вовсе наступило временное помрачение рассудка. Ничем иным объяснить ситуацию, когда она подставила свой затылок под удар, она не могла.

Ее спасла случайность, Фима споткнулась, и летящее в ее сторону полено миновало ее голову и ударилось о стену.

Марина выругалась.

– Вот дрянь!

– Вы что, хотели меня убить? – возмущенно уставилась на нее Фима. – Это вообще ни в какие ворота не лезет! У нас же договор!

– Да чего уж теперь, не вышло, значит, не вышло. Собирайся, поехали!

От дружеской интонации не осталось и следа. И Фима решила, что никуда она с ней не поедет. Но им и не пришлось. Не успела Марина взять свои сумки, как ее остановил мужской голос.

– Куда это ты собралась, дорогуша?

Фима оглянулась и с удивлением обнаружила, что их «умирающий» стоит в дверях и выглядит так, словно умирать и не собирается. У Фимы отвисла челюсть. Но и Марина выглядела не менее удивленной. Она совсем не ожидала, что в последний момент в ее планы грубо вмешается кто-то третий.

– Уходишь? – осведомился мужик у Марины. – И без меня? А как же наши взаимные чувства? Как же наш договор, что отныне мы одно целое? Ты, я вижу, совсем про него забыла, если собиралась слинять, забрав все деньги себе.

– Ну что ты, что ты, – заюлила Марина. – Просто тебе было так плохо от водки…

– Потому что ты мне туда яду плеснула. Только и я не такой дурак, как ты обо мне думала. Знал, что от тебя можно любой пакости ожидать. Так что пил я только ту водку, которую ты мне в непочатых бутылках ставила. А все эти твои наливочки, которыми ты меня сперва потчевала, я в унитаз выливал.

– Что ты такое себе вообразил, Стасик. Я же тебя люблю!

– Тут и соображать нечего. Использовала меня в своих целях, а когда по счетам платить время наступило, решила от меня избавиться. Только если я водку литрами жру, это вовсе не значит, что я весь свой ум пропил. Напрасно ты, Мариночка, себя такой умной считаешь. Дура ты! И невезучая к тому же!

Неизвестно, что именно обидело Марину сильней, но она подхватила сумки и направилась к дверям.

– А ну! – взревел ее сообщник. – Стоять!

Марина пробовала не послушаться, тогда он в два счета догнал ее и отпихнул назад.

– Ты тоже сиди смирно! – рявкнул он на Фиму.

Фима и не собиралась рыпаться. Мужик он был здоровущий. И у Фимы вся ее душа ушла в пятки. У Стаса были причины, чтобы быть таким злым. К счастью для нее, все внимание Стаса было приковано к его провинившейся сообщнице.

– Кончилось твое время, Маринка. Теперь все по-моему будет! Я ведь неспроста полудохлым прикидывался, бдительность твою усыпил, а сам ждал, когда