С Лубянки на фронт - Анатолий Терещенко

А в это же самое время за сотни километров от советской границы, в фашистской Германии, происходили радостные события. На аэродроме Гроссенхайн творилось что-то торжественно-невообразимое. Сквозь надрывный вой авиационных моторов и режущих со свистом лопастей самолетных пропеллеров прорывались дикие, исступленные выкрики авиатехников и представителей других служб аэродромного обслуживания. Из плавно садившихся юнкерсов, освободившихся от внутрифюзеляжного груза — авиабомб, сброшенных на объекты советской территории, вываливались счастливые несбитые летчики Третьего рейха и тут же попадали в объятия своих коллег.

Героев люфтваффе Германа Геринга подбрасывали вверх, радуясь их успешной «работе» и благополучному возвращения. Не исключено, что именно некоторые из этих юнкерсов прочесывали и прореживали пулями, снарядами и бомбами толпы эвакуирующегося мирного населения, идущего по проселочным дорогам и асфальтированным шоссе, а также автотранспорт, двигающийся к передовой. Их могла встречать и наверняка встречала на пути в Особый отдел НКВД 6-й армии группа Д.Д. Плетнева и к штабу Юго-Западного фронта колонна А.Н. Михеева.

В этот же момент в штаб-квартире абвера в одном из залов готовилось совещание. Офицеры громко переговаривались, обсуждая первые удачные дни гитлеровского «блицкрига». Один из сотрудников военной разведки Вилли Шмудт расписывал коллеге богатства России и красоту «руссиш фрейлейн» — он уже бывал в Советском Союзе в качестве переводчика при строительстве тракторного завода на Волге — в Сталинграде…

Разговор смолк, как только в зал вошел начальник отдела абвер-2 полковник Эрвин фон Лахузен, который нарисовал картину скорого краха Советской России. После окончания информационного сообщения все дружно вскочили с мест:

— Хайль Гитлер! — хором гаркнули собравшиеся разведчики вермахта.

Вскоре после этого совещания на аэродром была направлена группа абверовских диверсантов с конкретными целями — на Восточный фронт…

* * *

В команду Михеева вошли его бывшие подчиненные: начальник отдела капитан госбезопасности Ф.А. Петров, начальники отделений — И.Я. Пятков и И.М. Плесцов, а также старший оперуполномоченный М.А. Белоусов, только что прибывший в управление после окончания Военно-политической академии.

Самый молодой оперативник Михаил Артемьевич Белоусов рассуждал так, что до штаба Юго-Западного фронта и линии боевых действий они доберутся за сутки. Но он заблуждался. Они прибыли в штаб фронта только 20 июля сорок первого, и многие из них погибнут, провоевав в незримых сражениях с абверовской агентурой и гитлеровскими васалами — украинскими буржуазными националистами ОУН и в окопах и траншеях Юго-Западного фронта, через два месяца и один день. Другие чуть больше отвоют, а некоторые увидят салют Великой Победы.

Но таких, из призыва сорок первого года, среди чекистов было мало. Одну третью личного состава солдат невидимого фронта «съели» репрессии тридцатых годов, другую — Великая Отечественная война и война после войны с бандитизмом, третью ошельмовали времена хрущевскго «насморка», повесившего на разведчиков и контрразведчиков вину «за нестабильность в обществе и даже просчеты на фронтах».

Впоследствии маршал Советского Союза Иван Христофорович Баграмян, начальник оперативного отдела штаба Юго-Западного фронта, провоевавшего с Михеевым не всего два, а целых два месяца кровопролитнейших боев в окружении и отступлении, вспоминал в своих мемуарах слова Анатолия Николаевича, сказанные о том, что:

Этот жизненно профессиональный принцип он будет доказывать в дальнейшем каждый день, вплоть до своей трагической гибели…

В течение погожей ночи с небосклоном, залитым бисером звезд, на автомобиле группа преодолела всего треть пути.

Шоссе было забито встречными машинами, гужевыми повозками, вершниками и пешим людом, уходившим в сторону Киева и Москвы, а вообще на восток страны.

Под утро им встретился верхом на красивом орловском рысаке стройный пахолок — украинский хлопец, парубок в вышиванке и брюках, закатанных до колен. Он все время озирался, как будто ожидая погоню.

«Наверное, конокрад, умыкнул где-то красавца», — подумал Михаил Белоусов, не единожды в детстве пробовавший казенником горбатые спины колхозных доходяг.

Ехали люди на машинах, подводах, широких арбах, тащили домашние пожитки или скарб даже на тачках и небольших самодельных четырехколесных возках.

Чуть проехав дальше, группа чекистов узрела пожилого мужика на телеге.

— Куда вы, батя, спешите, путь куда держите? — спросил Михеев у медленно ехавшего почему-то по встречной обочине старика на повозке, запряженной двумя чалыми и косматыми лошадьми.

— Тпру-у-у, — раздалась команда возницы. Лошади встали, обиженно помахивая хвостами, словно недовольные сбоем привычного ритма движения.

На телеге, застеленной свежим сеном, покоился домашний скарб из кастрюль и тарелок, тяжелый дубовый ларь, рядом с которым сидели две женщины — молодая, очевидно, мать, и другая постарше. На руках у молодицы покоился ребенок.

— Як куды? — бежим, гражданин начальник, от войны. Хороши хоромы, да нет обороны. Сеча немецкая быстро побежит по нашей стране. Вы еще не знаете, как Червона армия откатывает… Все назад да назад — вельми боится народ немца и его армии. Сила солому мнет, — проговорил с южным акцентом незнакомец.

— Армия боится немца? — повторил главную суть сказанного переселенцем комиссар госбезопасности 3-го ранга.

— Так, пан начальник. Мы чуть оробели — вот на нас и насели, а потому гонят, как скот.

— Как вас зовут?

— Остап… а что, заарештуешь мэнэ, пан?

— За что?

— За правду!

— Вот мы и едем, чтобы увидеть и твою в том числе, Остап, правду. Так куда конкретно держишь, отец, путь?

— У Саратов, добродию, до брата ридного. У него там вэликэ хозяйство, и нам найдется место. Туды немчура, я так думаю, не доберется. Вот и мы, как та мышка, что в свою новую норку тащит корку.

— Так вы же говорите, что немец непобедимый?