Зримая тьма - Уильям Голдинг

— Отлично, Софи, отлично! Гав-гав!

— Мур-мур!

— Это здорово! Только, конечно, как ты помнишь, я работаю и у меня тренировки.

— Я помню, милый. Ты просто прелесть! Что ты делаешь?.. Извини, я не расслышала, связь плохая… Что ты делаешь? Что развиваешь? Свои дельтовидные? Как классно, любимый, а где они находятся? Я могу тебе помочь?

Слабый голос в трубке начал вещать о дельтовидных мышцах. Софи убрала трубку от уха и посмотрела на нее с неприязнью. Слабый голос никак не умолкал. Она ждала, отрешенно разглядывая проходившего мимо человека с жутким двухцветным лицом. Слабый голос окликнул ее:

— Софи! Софи! Ты меня слышишь?

— Прости, милый. Я искала монетку. Ты будешь рад меня видеть?

— А как же! Миссис Эпплби вспоминала о тебе. Слушай, я постараюсь найти тебе комнату в школе.

— О, классно! Тогда мы могли бы…

— Тренировки! Тренировки, дорогая!

— Ты правда можешь достать комнату? Попроси директрису. Я уверена, она обожает тебя.

— Ладно, Софи, кончай подкалывать!

— Я просто ревную, дорогой. Потому-то и приезжаю пораньше — чтобы держать тебя под присмотром.

— Зря беспокоишься. Я не такой, как Джерри.

— Да. Ты прав.

— Ты с ним не встречалась?

— Бог ты мой, нет! Если у девушки есть ты…

— И если у меня есть девушка… гав-гав!

— Мур-мур!

(Господи!)

— Тем же автобусом?

— Тем же автобусом.

— Софи, любимая, я должен идти…

— Тогда до вечера. Посылаю тебе по проводу огромный-преогромный поцелуй.

— И тебе тоже.

— О, милый!

Софи повесила трубку и мгновение стояла, глядя на нее и на крохотную фигурку Фидо за ней, такую привлекательную, если тебе нравятся статуи. Своим внешним девичьим голосом она сказала:

— Тьфу!

И вот она села в автобус, который прополз по Старому мосту, покатил к Чипвику, потом, огибая холмы, в следующую долину, в деревню Уэндикотт, где его сумел встретить Фидо. Софи с грехом пополам удалось выбросить ярость из головы. Однако ей приходилось играть — вжиться в свою роль она не могла. Эти пять дней были слишком насыщенными, чтобы показаться мучительными; внутри нее постоянно звучал голос (мое сердце поет), напоминавший о списке тех вопросов насчет школы, которые нужно выяснить, вычеркивая по порядку; хотя к некоторым темам следовало подходить осторожно, как к птице в гнезде. Если бы у Фидо было на унцию больше разума или если бы он не был так увлечен красотами своей анатомии, его бы заинтересовало такое настойчивое стремление узнать, кто за что отвечает. Мальчики ей очень нравились; они были желанными — даже аппетитными. Они не называли ее «мисс» или «Софи», а от самого старшего до самого младшего торжественно величали ее «мисс Стэнхоуп». Они открывали перед ней двери, поднимали все, что она роняла. Если она задавала кому-то из них вопрос, он не говорил — «А я почем знаю?» — а отвечал: «Сейчас выясню, мисс Стэнхоуп» — и бежал выяснять. Это ее поражало сильнее всего. Пока Фидо работал, она с большим удовольствием наблюдала за этими аппетитными ребятами, такими вежливыми и симпатичными. Глядя на один из этих бесценных объектов, она услышала внутри себя голос: «Милый малыш! Я бы тебя скушала!»

Что касается Фидо, его тренировки были для нее большим облегчением. Впрочем, один раз они все же оказались в постели. Он подошел к ней, когда она сидела под засыхающим вязом и наблюдала за мальчиками, игравшими в крикет.

— Софи, приходи ко мне после отбоя. Я не буду запирать дверь.

— А как же твой режим, дорогой!

— Время от времени это полезно для организма. Кроме того…

— Что кроме того?

— Ну, мы же помолвлены и все такое…

— О, любимый!

— Любимая! Молодчина, Беллингем, здорово сыграл!

— Что он сделал?

— Но не забывай — только после отбоя.

— А как же дежурный учитель?

— Старый Резерфорд?

— Я не хочу, чтобы он наткнулся на меня во время обхода, еще сочтет порочной женщиной.

Фидо лукаво взглянул на нее:

— Он подумает, что ты идешь в уборную.

— В таком случае, Фидо, почему бы тебе не прийти ко мне?

— Меня могут уволить.

— Что?! В наше-то время? Боже мой, Фидо, они думают… Да ты взгляни на кольцо! Мы помолвлены! Мы же живем в конце двадцатого века!

Фидо ответил с неожиданной проницательностью:

— Нет, Софи. Ничего подобного. Здесь мы живем совсем в другом времени.

— Ладно, но ты тоже можешь пойти в уборную.

— Ты не хуже меня знаешь, что она совсем в другой стороне.

Испытывая досаду, но уже сдавшись и решив, что это разумная плата за драгоценную информацию, надежно спрятанную в ее хорошенькой головке, Софи согласилась прийти к нему в комнату; и ночью пришла. Никогда еще она не была так безразлична, так далека от чувственности и чувств. Она лежала как бревно; но, казалось, Фидо ничего больше и не требуется. Когда он ублажил себя и, как она решила, расслабился, у нее едва хватило воли на символический жест приязни. Она сказала шепотом, которого требовали время и место:

— Закончил?

Снова оказаться одной в комнате, которую нашла для нее жена директора, было истинным наслаждением. На следующий день, словно секс скорее разобщил их, чем соединил, они распрощались с мимолетным поцелуем в щечку.

— До свиданья, Софи!

— До свиданья, Фидо. Развивай дельтовидки!

На этот раз она отправилась прямо на квартиру. Джерри был там, отсыпался после пьянки в пабе, муторно затянувшейся за полдень. Он приподнял с подушки голову и посмотрел мутными глазами на Софи, швырнувшую четыре пластиковых пакета на кровать.

— Ради Бога, потише!

— Господи, Джерри, ну и рожа у тебя!

— Мне надо в сортир. Сделай-ка…

— Тебе кофе?

К тому времени как он вернулся из туалета, растворимый кофе был уже готов. Джерри запустил обе руки в волосы и застыл перед зеркалом для бритья, стоявшим на полке над местом, где раньше был камин.

— Боже!

— Может, съедем из этой вонючей дыры? Найдем хату получше. Мы же не на Ямайке живем.

Джерри опустился на край кровати, взял кофе и весь ушел в него. Потом оперся головой на одну руку, а другой протянул пустую кружку Софи.

— Еще. И дай таблетки. Бумажный сверток наверху слева от тебя.

— А они…

— У меня голова болит. Потише, ладно, подруга? На этот раз она и себе растворила кофе и присела на кровать рядом с ним.