Хомячки в Эгладоре - Мария Галина

— Я — Лутиэнь, — говорит девушка.

* * *

— Но… что же ты здесь делаешь? Здесь, в больнице?

— Живу, — Лутиэнь вновь чуть заметно пожимает плечами, — говорю же, это не такое уж плохое место. Здесь никто не спрашивает тебя, кто ты такая. Крыша над головой, регулярное питание, три раза в день, между прочим. Летом даже позволяют погулять по саду.

— Кстати, — говорит Генка, — насчет питания…

— Обед сразу после обхода, — говорит Лутиэнь.

— Если бы мы могли отсюда выйти…

— Но мы можем отсюда выйти, — тонкие брови Лутиэнь удивленно приподнимаются, — в любой момент. Только — куда? Зачем?

— Я же тебе говорю, — начинает горячиться Генка, — чтобы спасти мир! Это Саурон! Он хочет попробовать еще раз! Говорят, иногда, очень редко, это может получиться! Он проник сюда и все устроил, тут, у нас, можно все устроить, потому что… ну, потому что мы в вас играем, одним словом. А игра стала реальностью. Постепенно. Черт, да ты на мои ноги посмотри! Думаешь, они всегда такими были?

— Выглядит убедительно, — говорит Лутиэнь, и Генке делается почему-то обидно.

— Но ты знаешь, — продолжает Лутиэнь, — ты в чем-то ошибаешься, хоббит. У Саурона ничего не получится потому, что самого Саурона нет. Ничего нет. Все это выдумка, хоббит. Один человек выдумал, а вы поверили.

— Но ты же есть!

— Это другое дело. Просто в меня поверили сильнее. Но если бы у меня был дом, если бы… там, в тех лесах… золотых лесах… неужели ты думаешь, я бы жила здесь? Где нет ни солнца, ни воздуха. Одно только ржавое железо. А я так не люблю ржавое железо! У меня от него сразу начинает болеть голова. Здесь есть речка Кровянка, знаешь? Она течет тут, совсем рядом. Они думают, это просто название) но я же вижу, какая в ней бывает вода. А знаешь, кто живет в здешних лесах? В тех самых, куда они ездят на эти свои пикники, на шашлыки, на этих своих машинах! Кто укрывается в гиблых местах? А на свалках? А в старых подвалах? Нет? Тебе повезло!

— У каждого мира — своя магия, — рассудительно говорит Генка.

— Да, но у вашего она какая-то паскудная. Так вот, если бы Средиземье существовало, неужели ты думаешь, что я жила бы здесь? Мы бы с Береном…

— Кстати, — говорит Генка, — насчет Берена! Я его видела буквально пару часов назад. Он отбивался от урук-хаев Сарумана. Мечом р-раз! Ка-ак по столу Сарумана вдарил, так сразу перерубил! Кости хр-рясь!

— Какие кости? — с ужасом спрашивает Лутиэнь.

— А, там лежали кости всякие. А Саруман огнем ка-ак вмажет! А Берен…

Генке неловко — со стороны, наверное, кажется, будто она пересказывает тупой боевик с Джеки Чаном. Тем более учитывая, что сама она позорно смылась, о чем она Лутиэнь сейчас предпочитает не говорить. Берен ведь наверняка отбился, верно?

— Да, — говорит Лутиэнь низким грудным голосом, — Берен. А ты Уверена, что…

— Абсолютно, — говорит Генка. Потом твердо добавляет: — Если сомневаешься, просто посмотри мне в глаза.

Она откуда-то знает, что выдержать взгляд Лутиэнь будет не так-то просто. Действительно, огромные серые глаза глядят ей прямо в душу, высасывая события последних дней как очень мощный, но мягко и бесшумно действующий пылесос. Генка чувствует, как у нее начинает кружиться голова, а ее бедные мохнатые ноги отказываются подчиняться.

— Действительно, — говорит наконец Лутиэнь, — ты не врешь. Во всяком случае, ты думаешь, что ты не врешь.

— Он меня спас, когда на нас напали орки Саурона, — говорит Генка, — а я даже не знала сначала, кто он такой. Потому что это не по игре, понимаешь? А раз это не по игре…

— Значит, это на самом деле, — говорит Лутиэнь, и глаза ее разгораются страшным, невыносимым для взгляда огнем.

— Хочешь его увидеть? — напирает Генка.

— Но это же… — неУверенно лепечет Лутиэнь, — этого же не может быть. Да. Хочу.

— Тогда пошли отсюда. Если ты не врешь, что можешь выйти в любую минуту.

— Ну, конечно, могу, — говорит Лутиэнь, — ты даже представить не можешь, хоббит, как легко можно управляться с людьми. Только надо дождаться обхода.

— Только не делай им ничего плохого, — пугается Генка, потому что при всей ее неземной красоте Лутиэнь явно способна на многое.

— Что ты? — удивляется Лутиэнь, — зачем? Я его просто попрошу. Такой милый человек. Он тут же нас выпишет. И проводит до ворот. И…

— Пускай кольцо вернет, — мрачно говорит Генка.

— Конечно, вернет, как же иначе. Нужно просто уметь попросить. Понимаешь, вашим людям вовсе не надо делать плохо. Им надо делать хорошо.

Плавной, невесомой походкой Лутиэнь подплывает к желтой женщине, застывшей на больничной койке, и проводит белой фарфоровой ладонью у нее перед глазами. Женщина расслабляется, на губах у нее расцветает неУверенная улыбка, она мешком валится на сбитую постель и засыпает — с улыбкой на губах.

Генка понимает, что Лутиэнь, в принципе, гораздо опасней Черного властелина. Потому что желание сделать тебе гадость вызывает естественное сопротивление. Но как сопротивляться, если тебе делают хорошо?

— Здесь, у вас, — печально говорит Лутиэнь, — людям очень плохо. Ты знаешь — со временем они развоплощаются. Все. Потому что слишком много призраков несбывшихся надежд толпится вокруг, и каждая отъедает кусочек чьей-то жизни. Они питаются человеческой жизнью, эти призраки. Почему у вас никогда ничего не сбывается?

— Не знаю, — говорит Генка, — наверное, потому… мы и играем в Средиземье.

— Лучше бы вы изменили магическую составляющую этого мира, — говорит Лутиэнь, — тогда бы вам не понадобилось играть.

— А вот этого мы как раз и не умеем, — признается Генка, — но зато так мы сумели притянуть Средиземье к себе. Ты же знаешь, как оно бывает — когда чего-то нет… Когда очень чего-то жаждешь… Ты формируешь его.

— Наверное, — соглашается Лутиэнь, — магическое облако очень чувствительно к людским страхам и надеждам.

Она замолкает и прижимает палец к розовым губам. В замке ворочается универсальный ключ.

* * *

Они идут по улице. Солнце, уже склоняющееся к закату, ослепительно блестит на трамвайных рельсах, и рельсы текут, как золотые реки. Одежду Генке не вернули. Оказывается, ее сунули в какой-то стерилизатор, и она провоняла дустом и еще чем-то, больничным и невыносимым.

Поэтому на Генке брюки врача. Брюки ей велики, и штанины пришлось закатать. А в ремне провернуть лишнюю дырочку. Врач отдал их очень охотно *— стоило лишь Лутиэнь махнуть ресницами в его сторону. Рубашку он тоже отдал. А на Лутиэнь его, врача, медицинский халат, туго перетянутый в талии.

Генке немножко жалко врача — вот так, ни с того ни с сего оказаться закрытым в палате собственного дурдома. По крайней мере, до следующего обхода. И санитара тоже жалко. Тут уж Лутиэнь немного… Да ладно, так ему я надо, нечего было хамить.