Катарсис. Северная башня - Виталий Храмов

– Пришлось, – пожал плечами егерь и стал расстилать покрывало под навесом остатков крыши одного из помещений.

– Тут бы покопаться, – оглядывается по сторонам один из бойцов, – отчего-то же сила света сохраняется? Если алтарь осквернён.

– Чтобы копать, надо духа упокоить. Он тут домовой. Обижается. А сила идёт от намоленных стен и камней, пропитанных светом. Когда боги по миру ходили, они кровью своей храмы освящали. Можешь взять камушек. Вне стен этих он просто камень на память. Только все вместе дают слабый свет. Настолько слабый, что духа упокоить не может. Раньше, давно, ещё когда тут городов не было совсем, неупокоенные сюда рекой текли. И тут же упокаивались. А этот уже лет шестьдесят мучается. А может, и больше. И бродяги вон там распадались. Теперь могут насквозь пройти.

Вот такие вот байки из склепа. Когда затихли, закончилась суета, уложились – услышал я шёпот духа. Едва уловимо, он бормотал что-то и стонал. Но поневоле прислушиваешься, разобрать ничего не можешь, но и сон не идёт.

– Достал! – в сердцах ругнулся я.

– Сегодня вообще мирный, – ответил Ростик, – обычно ноет, как плачет или стонет. Иногда воет. А сегодня – шепчет.

– А что шепчет?

Ростик пожал плечами:

– Только они друг друга понимают. И некроманты. И эти, осквернённые. Вот и Валшек понимал. Последние годы свои. Всё переводил нам. Много мы тогда сокровищ подняли.

– Валшек – это отец Пятого?

– Он самый. Хороший был ходок. Лес и скверну нюхом чуял. Как он заразу эту схватил? Вот когда она в нём и стала укореняться, стал он духов понимать.

– Вы знали, но не сдали его?

– Он опытный ходок, – опять пожал плечами Ростик, – сам знал, где край, сумел не переродиться. Мужественный был человек. За те годы, что он был и нашим и ихним, мы про лес узнали больше, чем за сотню лет до этого.

– Мужественный человек, – согласился я. – Жаль, что он ушёл. Все знания теперь утеряны.

– Ну, он ушёл, чистильщик помог сохранить его душу в светлом круге, а вот навык свой он сыну передал.

Я аж подпрыгнул – пазл сошёлся!

– Пятый? Так вот почему этот штепсель шляется, где хочет, и ничего с ним не случается!

– Точно.

– А говорят, проклятый он.

А Чес-чистильщик опять сменил шкуру в моих глазах. Не палач-инквизитор, а помощник, сообщник и спаситель попавшего в беду егеря.

– Ну, эти застенные… Ничего они не знают. Из своей скорлупы нос высунуть боятся.

– А что тебя сюда тянет? Тут же опасно, – спрашиваю, расстилая свой спальный мешок – плащ.

– Тут свобода, – Ростик лег на спину и заложил руки за голову, – есть только ты – и небо. Только ты – и смерть.

Понятно. Местная разновидность адреналиновых маньяков. У нас тоже – «друга в горы тяни».

– Погоди, этот дух тут уже давно. Они с отцом Пятого не успели потолковать?

– Нет. Лес большой. Много мест соблазнительных. Неисследованных. А тут… Место тут тихое. Скучное. И пустое. Тут безопасно – давно уже всё выгребли, что было. – Егерь усмехнулся. – Как отсюда мы подсвечник подвесной волокли – умора! Там вон валялся. Подсвечник огромный, как телега. Целое войско Гора сюда пригонял. Теперь в его замке висит.

– Ага, видел. Под потолком. Только свечей в нём нет.

– Его поднимать – опускать умучаешься. А лазать к нему свечи менять – тоже морока. Просто висит. Зато если в зал зайдёт нечисть, все увидят. Корёжить её будет.

– Да кто ж нечисть в этот зал пустит?

– Нечисть, бывает, и не заметишь. Последователи тьмы вообще от нас с тобой ничем не отличаются. Пока их не освятишь. Или вот такой булавой, как у тебя, не приложишь. Хорошая задумка. Клем придумал? Тот ещё хитровыдумщик. Против нежити самое то.

– Ты силу света видишь?

– Конечно. И скверну тоже. Без этого в егерях делать нечего.

– Ты мог клириком стать.

– Что я там забыл? По подсвечникам лазать, воск собирать?

– А я не вижу. Палица и палица. Ничем не отличается от простой, стальной. Только будто латуни подлили в сплав. Немного, крапинки будто, не растворившиеся. Хотя так оно и было – мы гильзы латунные туда же вплавили.

Егерь смеётся:

– А говоришь, не видишь! Погоди, нечисть рядом будет – ярче станет. Или не станет. Да и лучше, что не фонит. Не манит тварей. Если честно, я тоже не вижу в палице ничего. Знал заранее.

И перешёл на совсем тихий шёпот:

– Это из того самострела, каким ты лича последнего… гм, упокоил? Там кровь Старца?

Пожимаю плечами. Никто тут ничего не знает. Никто. И ничего. Сплошная конспирация. В этой деревне с сильно развитым сарафанным телеграфом.

– Может, попробовать булавой этой духа упокоить?

– Зачем? Хороший дух. Колыбельную споёт. Без него скучно будет. Давай спать, завтра придётся от бродяг бегать.

Мне приснился призрак. Он был похож на сотканную из сигаретного дыма голограмму. Он всё о чём-то ныл и ныл. Выл и выл. Пока в голове моей не щёлкнуло, и я не разобрал:

– Упокой меня. Упокой меня. Отпусти меня.

– Я тебя не держу, – отвечаю.

– Упокой меня.

– Я не умею.

– Умеешь. Вспоминай.

И так – всю ночь.

А утром оказалось, что кругом полно бродяг. Десятки. Повсюду. Неспешно они ковыляли по округе, старательно не заходя в круг белых столбов и обломков. Этакая толпа скелетов, потерявшая ключи от загробной жизни. И теперь они ищут эти ключи в снегу.

– Они нас не видят? – шёпотом спросил я.

– Чуют, но фон камней засветляет, – отвечает Ростик. – Плохо. Сколько будем куковать?

– Может, пробиться? – предложил Сом.

– Как они бегать умеют – забыл? – спросил его Ростик. – Или ты всех перебить попытаешься? Ждём. Может, уйдут. Вот, блин, застряли мы!

– Значит, будем спать, – говорит один из воинов, обратно закутываясь в одеяло и накрываясь плащом.

– А мне всю ночь призрак снился, – говорю я, вздыхая, – пристал – упокой да упокой! Прямо спать ложиться не хочется. Опять, боюсь, пристанет. Плохой сон.

– Бывает, – вздыхает Сом. – Как чего-то слишком много перепадёт на твою долю, так потом и снится, и снится… Я один раз, по молодости ещё, натворил дел, так отец меня посадил – стрелы точить. Целыми днями, неделю. От светла до темна. Мне они потом две ночи снились.

– А потом?

– А потом повзрослел, стали бабы сниться. Уж и не знаю, что хуже, – вздохнул Сом.

Тихий смех вокруг.