Похороните меня за плинтусом - Павел Санаев

— Открой рот!

Я открыл.

Бабушка долго смотрела мне в горло, после чего обреченноплюхнулась на табурет и запричитала.

— Не достать… Уже и не видно его. Глубоко прошел… Неперекрыл бы трахею, а то и до больницы не довезешь — сдохнет на месте. Будьпроклят тот день и час, когда я положила это стекло! Будь я проклята за это!Будь прокляты эти проклятые заводы, которые делают такие сраные стекла, чтобьются от малейшего удара. Сашенька, где тебе сейчас колет?

— Вот здесь, — показал я.

Кололо уже ниже.

— Спускается… Что же делать? Не дыши! — крикнулабабушка и потащила меня к кровати. — Иди сюда, Сашуля, иди. Встань накровать на четвереньки попкой кверху, может, выйдет.

Я встал.

— Ох, тебе же нельзя вниз головой с твоимвнутричерепным давлением. Ляг, ляг и лежи, не дыши.

— Что теперь будет, баба?

— Не дыши.

— Что будет?!

— Что будет? Осколок идет по пищеводу и разрезает егона ленточки. На ленточки! Пищевод — это как трубка, а он разрежет его наленточки. Пища попадет не в желудок, а вывалится в брюшную полость. Загниет, иты заживо будешь гнить вместе с ней. Это в лучшем случае. Если не пойдет дальшепищевода.

— А если ничего не есть? — прохрипел я, чувствуяблизкий конец.

— Не дыши! Все равно будет внутреннее кровоизлияние. Аесли пойдет дальше, порежет на куски все внутри: сердце, почки, печень — все!Где тебе сейчас колет?

Кололо еще ниже.

— Продвигается, — всхлипнула бабушка.

— Режет на ленточки, — прохрипел я.

Бабушка вскочила.

— Что я, туша старая, жду?! Надо резать! Ах, как жетебя, сволочь, резать, когда тебе нельзя никакого наркоза?!

Бабушка побежала в другую комнату звонить в «скорую». Я осталсялежать наедине со своими страданиями. Кололо нестерпимо. Я чувствовал, какосколок движется у меня внутри и, переворачиваясь, режет внутренности накусочки и ленточки. Вот он царапнул одним своим концом, вот другим… Бабушкавернулась.

— Ты позвонила? — страдальчески спросил я, держасьза живот. — Он продвинулся еще дальше.

— Кретин и сволочь! Если ты будешь морочить мне головуя тебя сама напихаю осколками.

Бабушка держала в руке треугольный кусок стекла. Оказалось,недостающий осколок прилип на соке каланхоэ к ее тапочку, а когда она пошлазвонить, отвалился.

— Какого ляда ты морочил мне голову?

— Но мне колет, баба!

— Чтоб тебе кололо всю жизнь, негодяй! Я извелась докровавой пены, а ты измываешься. Пусть тебе мама купит собачку, и ты будешь еедрочить, а меня не надо! Это же надо, над чужим страхом, над чужой болью такиздеваться жестоко… — заплакала бабушка, доставая нитроглицерин. —Ну, ничего, садист, тебе все это горючими слезами выльется, горше моих.По-настоящему страдать будешь, не притворно.

— Но мне вправду колет, — жалобно возразил я.

— Поколет и перестанет! — отрезала бабушка.

Когда бабушкины знакомые спрашивали меня, кем я хочу быть,то обычно удивлялись моим ответам. Я не хотел быть ни космонавтом, ни актером,ни пожарником. Я хотел быть инженером-конструктором и строить космическиеракеты.

— Сто двадцать рублей в месяц получать будешь, —предостерегали знакомые. — Кто тебя только надоумил на это?

Я с достоинством отвечал, что к выбору жизненного пути меняподтолкнули два тома детской энциклопедии, которые подарила мне мама. Вообще-томама собиралась подарить все десять томов, но бабушка сказала, что у нее и такзагажен весь дом и она не позволит тащить в него книги размером с бетонныеплиты. Она разрешила оставить только два тома, которые я выберу, а из остальныхпосоветовала маме построить склеп для себя и для карлика. Из десяти книг явыбрал том второй, посвященный астрономии и геологии, и том пятый, посвященныйтехнике. Астрономический том пробудил во мне тягу к звездным мирам, но становитьсякосмонавтом я даже не мечтал, помня про свое внутричерепное давление.Оставалось отправлять к звездам других счастливчиков, и так я решил статьинженером-конструктором. Знаний, собранных в пятом томе, было, на мой взгляд,достаточно, и к постройке космического корабля я приступил немедленно.

Вооружившись бумагой, линейкой и циркулем, я нарисовал схемуракеты в разрезе. Отсеки располагались один над другим и соединялисьвертикальной винтовой лестницей. Верхний отсек занимала кабина управления, подним располагался отсек со скафандрами и спускаемыми аппаратами, ниже был отсекстоловой и кают-компании, далее — спальни с туалетами и душевой, потомтопливный бак и, наконец, двигатели. Для каждого отсека в отдельности тоже былисделаны чертежи. На чертеже спальни я старательно вычертил кровати с подушками,в пищевом блоке нарисовал плиту и кастрюли, в туалете долго пытался изобразитьунитаз.

«И кто только придумал для этого устройства такую сложнуюформу?» — думал я, в пятый раз стирая неполучившийся унитаз ластиком.

Когда унитаз не получился в восьмой раз, я решил, на правахконструктора, изменить его форму по своему усмотрению и нарисовал в туалетеракеты что-то вроде гриба. После этого можно было переходить к технической части.Здесь меня ждал титанический труд.

Я чертил в кабине управления рычаги и педали, связывал ихтягами со стабилизаторами, рисовал разрез пульта и обозначал в нем множествоящичков-блоков, которые соединялись между собой паутинами проводов плюс и минус.На ящичках было написано ПРУ, СМУ, ГЗУ, СММК и так далее. Что это были заблоки, я не мог объяснить, но ведь пульт управления — вещь сложная, там многоблоков — пусть разбираются потом те, кто будет строить ракету. Отдельныхчертежей в разрезе требовали и спускаемые аппараты, которых было два, и пультыэтих аппаратов, и двигатели, и даже скафандры. На рукавах скафандров тоже былисвои пульты. У них внутри были блоки ГЗУ и СМУ, но не помещался СММК. А потом яподумал, что если во всех пультах есть блоки ГЗУ и СМУ, то для них тоже нужносделать чертежи в разрезе. Я нарисовал их, и так появились блоки ЗММ, ППВ иКБС. Рисуя на пятый день чертеж разреза блока ПРК блока ЗММ блока СМУ пультауправления скафандром, я понял, что пора останавливаться, и показал своичертежи бабушке. Она сказала, что я идиот, и рассказала про Королева, которыйпринес свои чертежи академикам, и те объяснили ему, что чертежи талантливы, нобезграмотны.