Похороните меня за плинтусом - Павел Санаев

Сопротивляться было невозможно. Спасительное отверстиетуннеля понеслось от меня, уменьшаясь до размеров точки, и вдруг вспыхнулоярким красным огоньком на серой стене. Стена раздвинулась створками, из-закоторых хлынул желтый свет, а вдалеке я увидел себя в пальто и в шлеме на рукаху бабушки. Зеркало… Лифт…

— Потерпи, кутенька, скоро дома будем, —прошептала бабушка мне на ухо и, повернувшись назад, сказала:

— И запомни: ни звонить, ни приходить больше не смей.Нет у тебя ребенка! Ты не думай, что если он пошел за тобой, ты ему нужна. Я-тознаю, как он к тебе относится. Он тебе сам скажет, дай только поправиться… Тычто делаешь, сволочь?! — закричала бабушка вдруг.

Зеркало и желтый свет закрылись створками, и осьминог втемноте стал крутить меня в разные стороны. Красный огонек прыгал передглазами, но вот он исчез, и я понял, что теперь целиком во власти тянущих менящупалец.

— Пусти! Пусти, убью! — кричала где-то в темнотебабушка.

— А убивай, мне терять нечего!

Хватка осьминога вдруг ослабла, я почувствовал, что лечу.

— Упал! Упал, господи! — слышал я далекиекрики. — Ты что делаешь? Посмотри, что с ребенком твоим! Психопатка, тычто мать в грудь толкаешь? Ах ты сволочь! Смотри-ка, сильная! Психопатки всесильные! Ребенок! Ребенок на полу лежит! Ах тварь высохшая… Чтоб тебе отсохларука эта! Справилась, сволочь, со старухой больной? Ну сейчас я отца приведу!Попробуй только дверь не открыть! С милицией выломаем! Ребенка подними, лежитна камнях холодных…

Мама взяла меня на руки и отнесла в квартиру. Она положиламеня на кровать, сняла с меня пальто и шлем, укрыла одеялом. Я остался вспокойной темноте и заснул.

— Ну, сволочь, сейчас будет тебе, — говорилабабушка под дверью маминой квартиры. — Отец за топором пошел, сейчас дверьбудем ломать. Выломаем, я тебе этим же топором голову раскрою! Открой лучшесама по-хорошему! У отца и в милиции знакомые есть, и в прокуратуре. Карликатвоего в двадцать четыре часа выселят, не думай, что прописать успеешь. По судуребенка отдашь, если так не хочешь. Отец уже на усыновление подал. А тебя правродительских лишат. Отец сказал, что и машину свою не пожалеет ради этого,перепишет на кого надо. Что молчишь? Слышишь, что говорю? Открой дверь…Затихла, курва? Я знаю, что слышишь меня. Ну так слушай внимательно. Я в суд небуду обращаться. Я тебе хуже сделаю. Мои проклятья страшные, ничего, кроменесчастий, не увидишь, если прокляну. Бог видел, как ты со мной обошлась, ондаст этому свершиться. На коленях потом приползешь прощенья молить, позднобудет. — Бабушка прижалась губами к замочной скважине. — Откройдверь, сволочь, или прокляну проклятьем страшным. Локти до кости сгрызешь потомза свое упрямство. Открой дверь, или свершится проклятье!

Мама сидела, обхватив голову руками, на кровати, где я спал,и не двигалась.

— Открой, Оля, не ссорься со мной. Тебе все равнолечить его, а у меня все анализы, все выписки. Без них за него ни один врач невозьмется. Не буду зла на тебя держать, заберу назад все слова свои, пусть утебя живет. Но раз такая обуза на наших плечах, давай вместе тянуть! Денег нету тебя, а у отца пенсия большая, и работает он. Сейчас еще за концерты получит.Все тебе будет: и деньги, и продукты, и вещи ему любые. У тебя же, кроме пальтоэтого, нет ничего, все у меня осталось. Во что ты его одевать будешь? Иучебники его у меня, и игрушки. Давай по-хорошему. Будешь человеком, буду тебепомогать, пока ноги ходят. А будешь курвой, сама с ним будешь барахтаться. Ачтоб ты и захлебнулась, раз такая сволочь!.. Оля, открой, я только посмотрю,как он. Не буду забирать его, куда его больного везти. И отец уехал, не сталждать меня. Правда уехал. Послал к черту, поехал домой. Открой дверь, детка,нельзя же, чтоб ребенок без помощи столько был. Сейчас Галине Сергевне позвоню,врачу его. Она приедет, банки поставит. Что ты, своему же ребенку погибелихочешь? Вот сволочь, и ребенка сгноить готова, лишь бы мать не пустить! Что жтебе, упрямство дороже сына? Открой дверь! Откро… ой! Ой! Ах… Ах-а-ах… —Бабушка сползла по двери на пол. — Довела… Довела, сволочь, головусхватило. А-ах. Не вижу ничего. Так и инсульт шарахнет. Где же нитроглицеринмой?.. Нету! Нет нитроглицерина! Ах… Погибаю! Врача… «Скорую» вызови… Инсульт!Ах… Нитроглицерин дай мне… Сволочь, что ж ты мать под дверью подыхатьоставляешь… Не вижу ничего… Врача… Мать погибает, выйди хоть попрощайся с ней…Вот ведь мразь воспитала, бросила мать под дверью как собаку. Ну тебя Богпокарает за это! Сама в старости к сыну своему приползешь, а он тебя на порогне пустит. Он такой! Он мне говорил, как к тебе относится. Это ты придешь, онтебе на шею виснет, а только ты за порог, так он тебя с любой грязью смешатьготов. Пусть у тебя остается, мне такой предатель двуличный даром в доме ненужен. Пусти только, проверю, как он, чтоб совесть чиста была. Что ж я, из-затебя перед Богом вину нести должна? Господи, за что ж такая судьба мне? —заплакала бабушка. — За что милосердия мне на троих послал? За что, замилосердие, тобой же посланное, такие муки шлешь? Всю жизнь дочери отдавала!Болела она желтухой, последние вещи снимала с себя, чтоб лимонами ее отпаивать.Платье ей на выпускной надо было, пальто свое продала, две зимы в рубищеходила. Кричала на нее, так ведь от отчаяния! Доченька, сжалься над матерьюсвоей, не рви ей душу виной перед ребенком твоим. Вон он кашляет как! А у менялекарство с собой! Сейчас бы дала ему да поехала домой. И он бы спал спокойно,и я бы уснула с чистой совестью. Уснула, да хоть бы и не проснулась больше…Пусти, Оленька, что ж я, выть должна под дверью? Тебе слезы мои приятны, да?Отплатить мне хочешь? Ну прости меня. Больная мать у тебя, что ж, топтать ее заэто? Топтать каждый может, а ты прости. Покажи, что величие есть в тебе.Боишься, опять кричать начну? Не буду… Простишь, буду знать, что недостойна голосна тебя повысить. Ноги тебе целовать буду за такое прощение! Грязная дверь утебя какая… Слезами своими умою ее. Весь порог оботру губами своими, если будузнать, что тут доченька живет, которая матери своей все грехи простила. Откройдверь, докажи, что ты не подстилка, а женщина с величием в душе. Буду спокойна,что ребенок достоин такой матери, уйду с миром. Открой! Что ж, так дешевкой иостанешься… Слышишь меня? Ответь хотя бы! Ах, сволочь, ничего слышать нехочешь! Оля, Оленька… Открой дверь! Нет у меня лекарства никакого, но я хотьрядом буду, руку ему на лобик положу. Пусть он у тебя будет, но рядом-то бытьпозволь! Что ж ты душу мою заперла от меня?! Открой, сволочь, не убивай! Будьты проклята! Чтоб ты ничего не видела, кроме горя черного! Чтоб тебя всепредали, на всю жизнь оставшуюся одну оставили! Открой дверь! Пусти кнему… — Бабушка стала колотить в дверь ногами. — Закрыла, чтоб тебяплитой закрыли могильной! Проклинаю тебя! Проклинаю и буду проклинать! Змеейвьюсь, чтоб ты дверь эту открыла, так ты ж ею сердце перещемила мне! Не надомне прощения твоего, сволочь, но боль мою пойми! Пойми, что лучше б мне вдетстве умереть, чем всю жизнь без любви прожить. Всю жизнь другим себяотдавала, заслужить надеялась! Сама любила как исступленная, от меня как отчумной бежали, плевками отплевывались! Что ты, что отец, что твой калеканесчастный. Алешенька любил меня, так он крохой из жизни ушел. Какая у крохилюбовь? А чтоб так, как тебя, за всю жизнь не было! Думаешь, не вижу, кого ониз нас любит? Хоть бы раз взглянул на меня, как на тебя смотрит. Хоть бы разменя так обнял. Не будет мне такого, не суждено! А как смириться с этим, когдасама его люблю до обморока! Он скажет «бабонька», у меня внутри так и оборветсячто-то слезой горячей, радостной. Грудь ему от порошка моего отпустит, онпосмотрит с облегчением, а я и рада за любовь принять это. Пусть хоть так,другого все равно не будет. Пойми же, что всей жизни голод за шаг до смертикоркой давлюсь-утоляю! Так ты и этот кусок черствый отбираешь! Будь ты проклятаза это! Оля… Оленька! Отдай мне его! Я умру, все равно он к тебе вернется. Апока будешь приходить к нему сколько хочешь. Кричать буду — внимания необращай. Проклинать буду — ну потерпи мать сумасшедшую, пока жива. Она самауйдет, не гони ее в могилу раньше срока. Он последняя любовь моя, задыхаюсь безнего. Уродлива я в этой любви, но какая ни есть, а пусть поживу еще. Пусть ещебудет воздух мне. Пусть еще взглянет он на меня разок с облегчением, может,«бабонька» еще скажет… Открой мне. Пусти к нему…