Похороните меня за плинтусом - Павел Санаев

Мама стояла у двери. Она взялась за замок и стала открывать.

— Нина Антоновна, что вы нам тут концертыустраиваете? — послышался голос Толи. — Саша остается с нами, эторешено, а вас Семен Михайлович дома ждет. Что вы с нами делаете? Меня выманиваете,как мальчика, его дверь ломать просите. Езжайте-ка домой, вам тут не подмостки.Хватит с нас Анны Карениной на сегодня.

— Сговорились! Сговорились с предателем! Знала, что доконца предаст! Чувствовала! Будьте вы прокляты все! Будьте прокляты во веки вековза то, что сделали со мной! Чтоб вам вся любовь, какая в мире есть, досталась ичтоб вы потеряли ее, как у меня отняли! Чтоб вам за этот день вся жизнь изтаких дней состояла! Будьте прокляты! Навеки прокляты будьте! Будьте прокляты…Продолжая кричать и плакать, бабушка уехала вниз на лифте. Толя вошел вквартиру.

…Я проснулся среди ночи, увидел, что лежу в темной комнате,и почувствовал, что меня гладят по голове. Гладила мама. Я сразу понял это —бабушка не могла гладить так приятно. И еще я понял, что, пока спал, моеожидание свершилось. Я был уверен, что навсегда остался у мамы и никогда невернусь больше к бабушке. Неужели теперь я буду засыпать, зная, что мама рядом,и просыпаться, встречая ее рядом вновь? Неужели счастье становится жизнью? Нет,чего-то недостает. Жизнь по-прежнему внутри меня, и счастье не решается занятьее место.

— Мама, — спросил я. — А ты обиделась, когдая сказал, что хочу жить с бабушкой?

— Что ты! Я же понимаю, что ты для меня это сказал,чтоб мы не ругались.

— Я не для тебя сказал. Я сказал, потому что ты быушла, а я остался. Прости меня… И прости, знаешь, за что — я смеялся, когдабабушка облила тебя. Мне было не смешно, но я смеялся. Ты простишь меня за это?

И увидев, что мама простила, я стал просить прощения за все.Я вспоминал, как смеялся над бабушкиными выражениями, как передразнивал моментыиз ссор, плакал и просил извинить меня. Я не думал, что очень виноват, понимал,что мама не сердится и даже не понимает, о чем речь, но плакал и просилпрощения, потому что только так можно было пустить на место жизни счастье. Ионо вошло. Невидимые руки обняли маму раз и навсегда, и я понял, что жизнь убабушки стала прошлым. Но вдруг теперь, когда счастье стало жизнью, всекончится? Вдруг я не поправлюсь?

Уличный фонарь отбрасывал через окно на потолок бело-голубойотсвет, на котором черным крестом оттенялась оконная рама. Крест! Кладбище!

— Мама! — испуганно прижался я. — Пообещаймне одну вещь. Пообещай, что, если я вдруг умру, ты похоронишь меня дома заплинтусом.

— Что?

— Похорони меня за плинтусом в своей комнате. Я хочувсегда тебя видеть. Я боюсь кладбища! Ты обещаешь?

Но мама не отвечала и только, прижимая меня к себе, плакала.За окном шел снег.

Снег падал на кресты старого кладбища. Могильщики привычновалили лопатами землю, и было удивительно, как быстро зарастает казавшаясятакой глубокой яма. Плакала мама, плакал дедушка, испуганно жался к маме я —хоронили бабушку.

Три не издававшихся ранее главы «На ленточки», «Скорост» и«Сбылась мечта идиотика» были написаны одновременно с основным текстом повести,но не вошли в окончательную редакцию. Сейчас, когда у повести «Похороните меняза плинтусом» появилось много поклонников, эти главы публикуются в подарочномиздании книги в качестве дополнительных материалов.

Некоторые люди украшают свои письменные столы фотографиямиблизких, открытками или красивыми календарями. Они кладут все это на стол инакрывают сверху стеклом. Подобным способом бабушка украсила свою тумбочкуоколо кровати. Только вместо открыток и фотографий она держала под стекломрезультаты моих анализов. Не все, конечно. Только самые худшие. Для всех моиханализов, собранных бабушкой, не хватило бы не то что тумбочки, а дажебильярдного стола. Бабушкина тумбочка была значимым предметом мебели в нашейквартире. Ее нутро заполняло множество интересных предметов, но открывать ее,как и все остальные ящики в доме, бабушка мне категорически запрещала. Япомнил, что вещи в ящиках чужие и оставлены на хранение загадочными людьмивроде генерала Фкаима Бабаева, но иногда любопытство брало верх, и с азартомисследователя египетских гробниц я тайком открывал какой-нибудь шкафчик, чтобыобнаружить там то стопку старых журналов, то съеденные молью обрезки меха(наверное, их оставила на хранение генеральская жена), а то диковину вродекостяных слоников или деревянного автомобиля «Победа» с часами на местезапаски. Деревянная «Победа» понравилась мне настолько, что, забывосторожность, я спросил у бабушки, можно ли мне с ней поиграть.

— С какой «Победой»? — не поняла бабушка.

— А у тебя там, в ящике лежит, деревянная.

— Сволочь! Чтоб ты уже с гробом играл деревянным.Рылся, сука, в буфете?

Я стал рассказывать бабушке легенду про то, как буфет самоткрылся и из него выкатилась машина, но бабушка не поверила.

— Чтоб у тебя глаза выкатились! Еще раз откроешькакой-нибудь ящик, останешься там навечно. Понял?

Я понял и дал себе клятву прекратить запретные раскопки.Хватило меня на неделю.

Время от времени бабушка уходила в магазин или в сберкассу,и тогда наша небольшая, захламленная квартира превращалась в мир приключений.Иногда я воображал себя скалолазом и перелезал с одного шкафа на другой,проходя вдоль стены по изголовью кровати и представляя, что внизу подо мнойразверзается гигантская пропасть. Иногда заползал под кровать с фонариком,фантазируя, что исследую тайную пещеру. А иногда… не мог победить тягу краскопкам.

Бабушка отправилась в ломбард продлевать заложенную два годаназад шубу, и я бросился к тумбочке, едва захлопнулась входная дверь. В этотраз я вообразил себя грабителем сейфов и даже положил рядом носовой платок,чтобы стереть потом отпечатки пальцев, как делали в одном фильме. Несколькоминут я водил по поверхности тумбочки кончиками пальцев, исследуя трещинки вполировке и представляя, что подбираю код, а потом аккуратно приоткрыл дверцу.Она скрипнула, и я испуганно глянул через плечо — не сработает ли сигнализация.Сигнализация в виде пестрого календаря безразлично глядела на меня со стеныцифрами прошлого месяца. Я открыл дверцу настежь и углубился в изучениесодержимого тумбочки. Там лежали: бронзовый будильник с римскими цифрами нациферблате и окаменевшей батарейкой внутри, несколько глиняных кругляшей сознаками зодиака, большая картонная коробка с моими анализами, старые магнитныешахматы и загадочная шкатулка, придавленная в дальнем углу тумбочки кипойжурналов «Наука и жизнь». К слову, это был любимый журнал бабушки, и наповерхности тумбочки тоже высилась внушительная стопка номеров, которую венчаласверху железная настольная лампа. Изучив будильник и зодиакальные кругляши, ябегло просмотрел свои анализы. Напротив загадочных слов «лейкоциты»,«тромбоциты», «изенофилы» стояли какие-то цифры, но понять по ним, сгнию я всамом деле к шестнадцати или все-таки позже, я не мог, а просто играть санализами, допустим, в шпиона-дешифровщика было бы святотатством. Я знал, кактрепетно относится бабушка к этим листочкам бумаги, поэтому от греха подальшеторопливо убрал анализы обратно в коробку. Оставалась шкатулка. Я потянулся заней, забравшись в тумбочку чуть ли не с головой, приподнял прижимавшие еежурналы и, пошарив вокруг себя рукой в поисках опоры, задел какой-то провод.Над моей головой что-то стукнуло, звякнуло, вокруг мелким градом посыпалиськакие-то предметы, и в ту же секунду раздался самый жуткий звук, который я могуслышать, — щелкнул замок входной двери. Думаю, грабители, застигнутыемилицией возле вскрытого сейфа в фильме, который я накануне смотрел, испугалисьменьше — у них хотя бы было оружие.