Волнолом - Владимир Прягин

Сам почтамт, впрочем, не изменился – монументальное здание с контрфорсами, пинаклями и высокой угловой башенкой. Генрих вошел, огляделся. Кабинок с телефонами оказалось немного, и все они были заняты. Зато внимание привлекла длинная стойка, усеянная темными искрами. Приблизившись, Генрих рассмотрел подложки для светописи.

Еще одно новшество? Высокое искусство стало ближе к народу?

– Желаете бланк? – осведомился молодой клерк. – Какой вам – приватный, административный, посольский?

– Посольский, будьте добры.

– Стандартный? Двадцать пфеннигов.

– А если вон тот, высокой важности?

– Десять марок.

«Неслабо», – подумал Генрих. Это, наверное, чтобы всякая голытьба не отвлекала заграничных господ. Ну, ему-то сейчас не до экономии.

Слева на бланке были перечислены в столбик названия стран, чьи посольства имелись в столице Девятиморья. Зимняя империя значилась первой в списке. Взяв перо, Генрих поставил жирную галочку. Правее были пустые строчки, чтобы вписать непосредственно текст послания.

Он задумался. Читает ли контора («двойка», «тройка» – не важно) эти депеши? По идее, должна, но без особого рвения – вряд ли там всерьез ожидают, что шпионы и прочие изменники Родины будут пользоваться официальными бланками. И все же осторожность не помешает. Надо сформулировать похитрее, в манере баснописца Эзопа.

Хотя…

Генрих усмехнулся. Правда, которую он собирается изложить, сама по себе настолько невероятна и похожа на горячечный бред, что нет смысла рядить ее в одежды иносказаний. Скорее, наоборот.

Он вывел: «Его превосходительству чрезвычайному и полномочному послу Великой Зимней империи лично в руки».

Ниже: «Ваше превосходительство! Имею честь сообщить Вам наивернейшие сведения из надежных источников. Королевский советник барон фон Вальдхорн – мертвец, который дерзновенным и возмутительным образом выдает себя за живого…»

Генрих сделал паузу, подбирая формулировку, и застрочил снова: «…каковое обстоятельство вынуждает меня немедленно покинуть Девятиморье, ибо оставаться в стране, захваченной нежитью, решительно невозможно. Покорнейше прошу об убежище и лелею надежду, что оное будет мне предоставлено в кратчайшие сроки. Время мое уже на исходе – цепные псы режима идут по следу. В совершеннейшем почтении лично к вам и к Великой Зимней империи пребывая, с нетерпением жду ответа. Г. ф. Р. (полное имя, по понятным причинам, указать не могу)».

Поставив точку, он удовлетворенно кивнул. Теперь любой чиновник конторы, прочтя это, моментально уверится, что автор – очередной недолеченный идиот из тех, что так любят писать в газеты и бюрократические инстанции. Нет, в самом деле, получилось душевно – особенно «псы режима» и все эти прилагательные в превосходной степени, торчащие в каждой фразе. Надо было, кстати, написать не «дерзновенным», а «дерзновеннейшим», ну да ладно.

Зато сотрудник дипмиссии, проверяющий входящую светопочту, должен сообразить, что дело серьезное, и доложить начальству. Они-то в посольстве сохранили память и знают, что воскресший барон – не фигура речи.

Все, отправляем.

Строчки мигнули, проваливаясь в чернильную полынью, и поблекли. Теперь сомневаться в правильности решения уже не имело смысла. Осталось ждать результата. Генрих прикинул – ответ либо придет сразу, либо его не будет вообще. Если первое – значит, клюнули, если второе – сочли уловкой конторы и не захотели связываться. То есть подождать нужно с четверть часа. Ну, максимум полчаса. За это время успеют принять решение – Генрих ведь ясно дал им понять, что пребывает в цейтноте.

Ему ответили через двенадцать с половиной минут.

На бланке проступили аккуратные буквы: «Милостивый государь, с прискорбием вынуждены уведомить, что Вы обратились несколько не по адресу. Учреждение, где Вам наверняка окажут скорейшую и квалифицированную помощь, расположено на Кедровой аллее. Советуем не откладывать, дабы не усугублять ситуацию. Искренне Ваш, старший письмоводитель В.М. Лопатин».

«Тонко», – подумал Генрих. Каждая собака в городе знает, что на Кедровой аллее находится посольство Вест-Альбиона, а в противоположном ее конце – психиатрическая лечебница. Податель прошения волен сам выбирать, куда именно его посылают. А для стороннего наблюдателя все выглядит так, будто посольский клерк, озверев от скуки, решил немного похулиганить.

Но фраза: «Советуем не откладывать» – явный намек на то, что Генриха поняли и ждут для беседы прямо сейчас. Надо добраться до аллеи, а там его встретят или дадут подсказку. Хочется, по крайней мере, надеяться.

Сунув исписанную бумажку в карман, Генрих снова вышел на площадь. Извозчик, который его привез, был все еще здесь – с кем-то увлеченно трепался.

– На Кедровую. И желательно быстро. Полмарки сверху.

Ехать было достаточно далеко, зато по прямой. Если имперские шпионы действительно так всесильны, как о них говорят, то уже успели установить, что письмо он отправил с центральной почты. А значит, нынешний маршрут Генриха для них очевиден. Тем лучше – не разминешься.

Страха он не испытывал – скорее, бодрую, веселую злость. Ощущение жизни переполняло его, будто вместе с чернильным даром вернулись утраченные эмоции. Казалось, двадцать последних лет, заполненные бессмыслицей и хандрой, стыдливо скукожились, закатились иссохшим огрызком в дальний уголок памяти, и Генрих снова стал молодым. Ожил, почти как те мертвецы.

Морозный воздух пьянил, небо синело над головой. Каменные туши домов ластились друг к другу, терлись боками. Предвечерняя позолота осыпала деревья.

Светловолосую даму, ждущую кого-то у перекрестка, он приметил издалека, что было неудивительно – в таком наряде, как у нее, трудно затеряться среди прохожих. Платье, укороченное настолько, что даже Сельма удавилась бы, наверное, от зависти; легкая шубка с фантастическим голубоватым отливом; необычно высокие, почти до колен, сапоги с меховой оторочкой на голенищах. Она стояла, нахохлившись, скрестив тонкие ножки, и не обращала внимания на спешащих мимо людей.

А еще Генрих, подъехав ближе, рассмотрел у нее в руках сиреневый шарик чертополоха.

– Стой! – гаркнул он кучеру.

Вылез на тротуар. Не придумав ничего лучше, осведомился:

– Сударыня?

– Ну наконец-то! – буркнула она недовольно. – Я тут торчу уже минут десять. Скоро зазвеню, как сосулька. Поторопиться не пробовали?

– Простите. – Генрих несколько растерялся от такого напора. – Меня не предупредили. Я думал…

– И что вы, собственно, думали? Что вам из подворотни мигнет тип в надвинутой шляпе? И, озираясь, поведет вас тайными тропами?

– Нет, но…

– Тогда, может, уже поедем?

Она брезгливо отряхнула ладони, и цветок рассыпался темной пылью – до Генриха только теперь дошло, что это была очень качественная иллюзия. Он уважительно кивнул и сказал: