Риджийский гамбит. Интегрировать свет - Евгения Сафонова

На лице Лода я различила недоверие, облегчение и другие чувства – трудноопределимые, самые разные… и, тихо отступив от двери, снова пошла вперёд.

Нет, Лу. Ты неправ. Сердце у Лода есть – просто ты, наверное, не видел тех моментов, когда он снимает свою маску и даёт этому сердцу волю. Я и то почти не видела.

До этого момента.

У каждого своя броня, которой он защищается от жестокого мира. У Фрайна и Фаника – улыбка, искренняя и светлая, а у Лода… бессердечная. Ведь чувства – слабость, и, обнажая их, ты всегда подставляешь себя под удар. Показываешь свою уязвимость. И можно ли тогда винить того, кто прячет эту уязвимость от окружающих?

Куда хуже приходится тому, кто прячет её от самого себя.

В очередной комнате, незнакомой мне – должно быть, она располагалась в башне Повелителя, где я пока не бывала, – Лод стоял на одном колене, как присягающий рыцарь, и как рыцарь прижимал ладонь Морти к своим губам. Взгляд, которым он смотрел на принцессу снизу вверх, сиял таким незамутнённым счастьем, которое я видела в глазах колдуна только раз. В день, когда мы впервые сыграли в шахматы.

Этот взгляд тоже вызвал у меня почти физическую боль, только совершенно иного рода. За которую я себя почти ненавидела.

– Но я никогда не буду твоей женой, – кажется, Морти дрожала: бледная, растерянная, такая, какой я ни разу не видела её наяву. – Никогда не рожу тебе детей. Ты действительно…

– Мне нет до этого дела.

– Но когда я стану женой Лу…

– Я никогда тебя не оставлю. Я всегда буду любить тебя, и тебя одну. Клянусь.

Он говорил это так горячо, так твёрдо, так искренне, что я, сглотнув, отвернулась. И, стоя во тьме между книжными полками, пыталась понять, зачем иллюранди показал мне это.

Вернее, нет. Я понимала. Только принять это было нелегко.

Оставалось всего две двери, справа и слева, и ещё одна, в конце коридора: теперь я видела этот конец. Должно быть, там я проснусь… ну да, пора бы.

Я медленно побрела к той арке, что звала меня с правой стены.

Что ж, наверное, Лоду я и впрямь небезразлична. Но если он видит во мне лишь тень маленькой девочки, которая когда-то была в него влюблена, мне никогда не тягаться с Морти, в которой он видит совсем другое.

В эту дверь, предпоследнюю, я заглянула уже как-то вяло. Без надежды на что-либо. И комната оказалась той же, что в предыдущем видении: тёмно-фиолетовые тона, изящная мебель с гнутыми ножками, широкая кровать с бархатным балдахином. Должно быть, спальня принцессы.

Морти сидела на постели, спиной ко мне. Лод вошёл спустя пару мгновений – совсем такой, каким его привыкла видеть я. Должно быть, это экскурс в событие, которое произошло незадолго до того, как я пришла в Риджию; может, даже после. Колдун аккуратно прикрыл за собой дверь, но на щелчок замка принцесса не обернулась. И Лод зачем-то застыл на пару мгновений, прежде чем приблизиться. Лицо его было спокойным, и лишь в движениях сквозила странная неуверенность.

Морти не обернулась, даже когда за её спиной колдун присел на край кровати.

– Прости, – мягко произнёс Лод, касаясь её плеча кончиками пальцев. – Прости меня. Я…

К моему изумлению, принцесса отпрянула от его руки, словно от раскалённого железа.

– Не трогай меня, – тихо, через силу выдавила она, прежде чем наконец повернуть голову.

Её лицо – с мокрыми щеками и красной паутинкой в заплаканных глазах – оказалось для меня ещё одной неожиданностью.

Лод ничего не ответил. И ладонь его так и застыла в воздухе, словно готовясь вычертить руну. Но по тому, насколько закрытым сделался его взгляд, я поняла: только что ему сделали очень-очень больно.

– Морти…

– Как ты мог? – голос принцессы был негромким и чуточку сиплым. Видимо, плакала она долго. – Я просила тебя. Я умоляла тебя. А ты предпочёл моей просьбе свою жажду крови.

– Артэйз не только нарушил закон, но и перешёл все мыслимые грани. Ты считаешь, я мог поступить иначе? – вопрос Лода прозвучал вежливым уточнением. – В своё время я пощадил Сумэйла. Одни боги знают, что мне хотелось с ним сделать, однако я пощадил его. Вняв твоей просьбе.

– Сделать с ним то, что ты сделал, – это ты называешь пощадой?!

– Да. По моему мнению, Мэй заслужил как минимум испытать на своей шкуре всё, что проделал с той девочкой. Но Артэйза я должен был наказать, и наказать жестоко. Чтобы больше никто не осмелился повторить то, что сделал он. Если б я пошёл у тебя на поводу, другие бы уверились, что всегда смогут уйти безнаказанными – ведь Первый Советник тает, если его хорошенько попросит его любимая принцесса, а принцесса такая добрая, такая…

– Ты убил брата моего будущего мужа. Мальчишку, который рос на наших глазах. На твоих глазах! На его душе не было столько грехов, чтобы… он не заслужил смерть!

Казнь. Казнь Артэйза. Вот что я вижу: что было после неё, что делал Лод, когда оставил меня в башне и пошёл к Морти.

Со словами «она поймёт».

– И кто будет следующим, Лод? Скажи мне. Скажи! Если я обижу твою куклу, меня ты тоже «накажешь»?

Колдун вздрогнул так, точно принцесса его ударила. И, кажется, Морти поняла, что перегнула палку: замолчала и замерла, тяжело дыша.

Но было уже поздно.

– Значит, ты можешь допустить мысль об этом? Спустя все эти годы?

В его голосе зазвучала горькая, бесконечно горькая ирония. Словно в глубине души он презрительно хохотал – над собой. А принцесса молчала, явно не находя ответа.

Впрочем, она уже ответила. Ещё до того, как колдун задал вопрос.

– Ты права. Конечно, я должен был простить Артэйза. В конце концов, он же… как ты там сказала… мальчишка. Несмышлёный и глупенький. Всего-то двадцать годков от роду. В таком возрасте никто не ведает, что творит. Ещё и брат твоего прекрасного Лу. И как я посмел его не пощадить? Он ведь хотел убить всего-навсего… как ты выразилась… ах, да, мою куклу. Не меня же, не кого-то из дроу. Мелочь, да и только. – Лод говорил медленно, задумчиво, с издевательской рассудительностью. – Может, в этом всё и дело? В Сноуи? Может, после всего, что она говорила в бреду, ты была бы рада, если б она умерла? А тут такой чудесный…

– Нет, – Морти резко повернулась к нему. – Боги, нет! Ты знаешь, что она мне нравится. Ты знаешь, кого она мне напоминает.

– Но она – не Лита. И не слишком-то на неё похожа, откровенно говоря. Цвет волос и пара привычек не в счёт. Так с чего тебе питать к ней добрые чувства? Особенно сейчас?

– Для вас с Альей, может, и не похожа. А я имею право на свои милые иллюзии.

Наверное, с минуту они просто смотрели друг на друга. И ни один не решался ничего говорить: видимо, боясь породить лишнюю трещину в том, чему они и так нанесли основательный удар всем, что сказали и сделали.