Запрет на тебя - Елена Тодорова

Что мне делать? Что?! Как вести себя сейчас, когда Даня вновь посмотрит мне в глаза? Что отвечать, когда снова этот роковой вопрос поднимет?

Если он еще не готов… Да не готов, конечно же! Но у меня попросту иссякли все резервы, чтобы скрывать свою любовь к нему. Я о ней кричать хочу! Сколько можно намекать?! Не дурак же он! Но вот так вот яростно сопротивляется.

Пусть простит, я никогда не отличалась терпением. С ним за этот месяц выдала свой максимум.

А теперь… Внутри меня что-то лопается. Последняя натянутая до предела струна рвется и выстреливает из моей расшатанной души.

– Даня… – задушенно выталкиваю я. Он хрипит мне что-то на ухо. Но в моем теле бушует такое артериальное давление, что и услышать его возможности нет. Чувствую только толчкообразное пламя дыхания и прожигающее ушную раковину прикосновение губ. – Ты мне своими тисками все кости переломаешь… – в этот момент весь Даня стальным ощущается. Торс, пах, ноги – сзади меня. И вздутые от напряжения руки – вокруг. С каждой секундой все крепче сжимаются. – Пусти… Пусти, Дань… Мне больно… Больно!

Хватка Шатохина слабеет, и почти сразу же после этого он меня разворачивает. Кривоватый овал звездного неба, виднеющийся между острыми верхушками деревьев, вращается и пропадает во мраке, когда у меня из-за головокружения темнеет в глазах. С трудом подавляя тошноту, планомерно втягиваю носом кислород, несколько раз моргаю и, наконец, сталкиваюсь с Даней взглядами.

В его широко раскрытых глазах все еще мерцает тот дикий ужас, что, вероятно, только мои чувства в нем и способны вызвать.

Мучительно это, конечно же, принимать… Но я ведь изначально понимала, на что шла.

– Скажи, что это неправда! – требует, встряхивая с такой силой, что у меня клацают зубы. – Скажи, блядь!!!

– Я не могу… – выдыхаю сдавленным шепотом.

Лицо Шатохина искажается. Невозможно определить, каких чувств в этой гримасе больше.

Злости? Презрения? Или все же боли?

– Нет… – непримиримо мотает головой. – Нет… Нет… Нет, ты не можешь меня любить! – снова на рев срывается. – Ты, мать твою, не можешь меня любить! Ты ни хрена обо мне не знаешь! Ни хрена, Марин! Ты не знаешь меня! – талдычит с такой свирепостью, что от его ора едва перепонки не лопаются. – Меня любить нельзя!!!

– Я знаю о тебе все! – парирую с тем же отчаянием.

А Даня вдруг отступает и начинает смеяться. Смотрю на него – высокого, статного, по всем параметрам прекрасного, и сердце трещит.

Что, если это наша последняя встреча?

Нет… Нет же! Не может такого быть!

– Тебе только кажется, что ты меня знаешь, Марин… – протягивает Шатохин каким-то таким мрачным тоном, что мне совсем уж страшно становится. Вздрагивая, обхватываю себя руками. Но взгляд с него не свожу. – То, что ты видела за этот месяц – лишь верхушка айсберга.

– А я знаю не только то, что видела! – в пылу упрямства выдаю часть той информации, которую рассчитывала придержать.

Даня щурится и обратно ко мне шагает. Толкаясь лбом в мой лоб, впивается еще более разъяренным взглядом, чем до этого пронизывал.

– Уймись, Марина! Уймись, блядь!

Но я не сдаюсь.

– Дань… Нам ведь было так классно вместе... Признай уже, что я для тебя тоже особенная-особенная… И не потому что я – сестра твоего друга. А потому что я – это я! Твоя Маринка… Твоя, Дань!

Концентрация ужаса внутри его зрачков растет с безумной выразительностью. Я содрогаюсь и отшатываюсь еще до того, как он берется отвечать.

– Что, блядь? – высекает с жесточайшей насмешкой. – Какая еще особенная-особенная? В своем уме, Марин? – в первый раз этот вопрос почти ровно задает. А во второй, когда я не отвечаю, уже с надрывом горланит: – Я тебя спрашиваю, ты, блядь, в своем уме?! Тебе же не десять лет, че ты такая глупая?!

– Ты меня тоже полюбишь, – проглатывая обиду, упрямо несусь к своей единственной цели. – Полюбишь, Дань! Я ведь Чарушина... – апеллируя своей фамилией, заставляю его вздрогнуть и попятиться. Знаю, что у него свои заморочки насчет всей моей семьи, но сейчас их игнорирую. – Мы, Чарушины, однолюбы. Если я люблю тебя, значит, ты – моя половина.

И снова мои слова вызывают у него хохот.

– Да нихуя, Марин! – выталкивает, едва удается отсмеяться. – Не на того ты ставку сделала, – информирует без каких-либо сожалений. – Точно тебе говорю. Я для отношений не создан. Ты думаешь, мне без тебя некого ебать? Думаешь, встает лишь на тебя? – каждый едкий вопрос хохотом подкрепляет. – Или, может, думаешь, я этот месяц только с тобой и шоркался? Не только, Марин. Ебал всех без разбора. Все, как обычно, Марин.

Долго я держалась, но с последним признанием меня словно тайфун сбивает. Закручивает в ураганную воронку, мотает как сверхмощная центрифуга и, в конце концов, разрывает на части.

Думала ли я, что все это время Даня был только со мной? Думала? Конечно, думала. Я была в этом уверена! Мне казалось, что и смотрит он лишь на меня одну.

Я ведь с ним… Все!

Вымышляла самые невероятные задачи. Раскрывалась, соблазняла, провоцировала, доставляла удовольствие. Не гнушалась ни опасности, ни безумства. А он… Берет и вот так вот налегке со смехом признается, что я для него не единственная.

Стою, хватая ртом воздух. Внутри набор бесполезных органов, ничего толком не работает. Но я пытаюсь улыбнуться, чтобы не заплакать.

– Надо было тебя раньше тормознуть, – режет Даня крайне грубым, будто чужим голосом. – Виноват, что сразу не просек, к чему все эти твои игры… Виноват, признаю, – последнее приглушенно выдыхает, с какой-то резковатой усталостью. – Когда ты спор про эту гребаную любовь затеяла, тогда еще должен был тебе прямым текстом сказать, – выдерживает паузу, а у меня все внутри с такой болью сжимается, в разы сильнее, чем перед прыжком с высоты в сто сорок метров. Потому как тогда мы прыгали в черную бездну вдвоем, а сейчас… Чувствую, что он меня одну в пропасть сбросить собирается. И сделать с этим ничего не могу. Замерла в оцепенении. Кажется, если пошевелюсь, попросту рассыплюсь. – Я никогда не смогу довольствоваться одной, Марин. Никогда никого не полюблю. И меня любить не надо. Нельзя, Марин. Ни за что нельзя.

Унес бы ветер эти слова, оглушило бы меня небо, дало бы хоть минуту передышки, я бы справилась и не натворила беды.

Но… Весь этот кошмар происходит в режиме реального времени. Без подготовки. Вне моего контроля. Далеко за пределами плана.

– А я тоже не только с тобой была, Дань… – выдыхаю с удивительной легкостью и абсолютно нездоровым удовольствием. Вижу, как в глазах Шатохина стынет стекло. В нем, словно в зеркале, столь же сильная, как и у меня, мука отражается. Мне от этого и больно, и хорошо. Убивая его, себя уничтожаю. Понимаю это, но остановиться не могу. – Пробовала с другим, Дань… С Никитой, Дань… Сравнить хотела… – закусывая губу до крови, беру вынужденную паузу. Шатохин в этот момент медленно смаргивает, вероятно, в расчете унять в глазах жжение, и разбивает пространство рваным тяжелым выдохом. – Помнишь, мы с ним встречались? – продолжаю тарахтеть чисто по инерции. Сама себя уже не слышу, такой грохот в груди, в горле, в висках стоит… В каждом уголке моего тела! – Так я с ним все эти разы спала, Дань… По-настоящему, Дань... Ты отказался от седьмого пункта, а Никита вот – нет... Он, в отличие от тебя, не колебался даже… Так что все нормально, Дань… Не переживай, в общем...