Скитальцы океана - Богдан Сушинский

Даже если окажется, что повторить все то, что случилось тогда с ним (все то, чего он желал и что перечувствовал, – всю ту страсть и все то безумие, через которое они оба прошли за несколько минут греховных забав), уже невозможно. Никогда. Ни с одной женщиной мира.

Он оглянулся. Фигурка Анны выделялась на фоне моря и корабля уже не так отчетливо. Теперь она сливалась с синевой горизонта, с безбрежием небес, и растворялась в нем. Тем не менее Марр отчетливо «видел», что она все еще смотрит ему вслед, стоит на том же месте, у борта, в той же позе, и всматривается. Возможно, жалея и о том, что совершила вчера в кают-компании, и о том, что не может последовать за ним; что даже крикнуть этому мужчине что-нибудь на прощание, и то ей уже не позволено. Пусть даже слова проклятия. Но женского. Женского проклятия. А это допустимо.

Сколько их просыпалось на голову Джесса, пока он сумел повалить ее там, на лужайке, и совершенно оголить! А ведь страсть все равно взяла верх. Теперь она тоже брала свое… Жестокая, безжалостная женская страсть, в отличие от мужской, круто замешанная на чувственности, сентиментах, на богоугодии материнства…

Собрав побольше «райских яблочек» и по дороге сбив гроздь бананов, Марр вернулся в свое логово. Забравшись под густой тенистый куст, продуваемый со стороны моря легким бризом, он позавтракал там и завалился спать. Повязку он решил пока не трогать, чтобы основательно заняться ею и раной только завтра. Так будет надежнее. Жизнь многому научила его и еще многому научит. Теперь он во всем будет мудрым, расчетливым и осторожным, станет настоящим подмастерьем жизни.

«Только бы они не наткнулись на тебя сонного… ангелочки каторжные», – уже совершенно беззлобно помянул Джесс Марр команду «Нормандца» на сон грядущий. И совсем уже добродушно вспомнил, что среди них ведь может оказаться и Анна. Его… Анна Норвуд.

36

Грей разбудил Анну около четырех ночи, и только тогда девушка узнала, что, оказывается, всю свою вахту преступно проспала. За что капитан любого из пиратских кораблей тотчас же мог вздернуть ее на рее.

Когда Вент пришел, чтобы разбудить ее, Грей, который в ту ночь так и не уснул и сонную затащил в каюту, запретил ему это делать, заявив, что вахту примет он, а уж затем разбудит Стива. Точно так же запретил рассказывать кому-либо, что во время вахты Норвуд уснул.

– Дело ваше, как вы тут распорядитесь, – согласился бомбардир предаться молчанию. – Но смотрите в оба. Чутьем чую, что нормандец этот где-то рядом. В любое время может подкрасться на шлюпке, снять вахтенного и завладеть оружием. Тогда все мы окажемся у него в заложниках.

– Думаю, что сегодня ему не до захвата оружия.

– Дело не в оружии, а в золоте, которое хранится в трюмах, – огрызнулся Вент. – Из-за него Марр из могилы поднимется. По-существу, мы восседаем на сокровищнице, и еще неизвестно, как капитан Рольф распорядится ею.

Грей понял, что Бомбардир (узнав, что Рольф назначил Вента старшим бомбардиром, все теперь только так и называли его: должность стала прозвищем) запускает пробный шар, выясняя, как штурман воспримет весть о несправедливом разделе сокровищ. Будто когда-нибудь, в какие-либо века раздел драгоценностей мог быть воспринят как справедливый. Даже если случалось, что он и в самом деле был таковым.

Прежде чем ответить, Грей деликатно вытеснил Вента из каюты, чтобы своим басом он не разбудил Норвуд, и только тогда заверил его:

– Уже все известно, Бомбардир: этот капитан распорядится корабельными драгоценностями вполне благородно. Рольф принадлежит к тем людям, которые привыкли распоряжаться всем, любыми сокровищами, в том числе и человеческими жизнями, исключительно благородно, исходя из священных морских традиций.

– Много ты знаешь о нем: «Жизнями человеческими!..» Насколько мне помнится, взяли нас на стоянке вместе. Но теперь ты ведешь себя так, словно пришел туда, к бухте, в которой мы спасались, вместе с Рольфом.

– Лучше скажи, как тебе удалось так быстро распрощаться с раненым Самуэлем? Ты заметил, что командор даже не устраивал тебе допрос?

– Это он, Самуэль, распрощался со мной. А заодно и с бренным миром.

– Не слишком ли быстро? Гунн сказал, что ты настиг его уже через полчаса после нашего ухода. И у него такое впечатление, что тронулся ты в путь вслед за нами, покончив с Самуэлем буквально через пять минут после того, как мы скрылись за ближайшим кустарником.

– Я ведь вам всем объяснил: раненый умер не по моему желанию, а по велению Господа нашего, – спокойно стоял на своем Вент.

Анна теперь уже не спала. Окончательно разбуженная басом Бомбардира, она поднялась с постели и осторожно подошла к двери, чтобы слышать их заметно поостывшие голоса.

– «По велению Господа», говоришь? – все еще не желал развеивать свои подозрения Грей.

– Легко, как всякий безгрешник, понявший, что Господь простил ему все земные грехи, – откровенно издевался Бомбардир, не поощрявший дотошности Грея в столь деликатном вопросе, как смерть раненого моряка.

– И где же его тело? – Констанций понимал, что выяснять обстоятельства гибели пирата Самуэля – дело бессмысленное. Тем более, что сам Самуэль наверняка не возился бы ни с кем из своих раненных собратьев и минуты. Приятелем Грея он тоже не числился. Просто штурман желал немного пошантажировать Бомбардира, дабы тот не смел больше огрызаться по поводу любого распоряжения капитана.

– Там же, где упокаиваются тела всех уважающих себя моряков. Не мог же я оставить его на берегу. А предавать земле было бы против его воли.

Беседуя, они отошли к мачте, и голоса их стали еще тише. Поняв, что лично ее, Анны, разговор этих двоих пиратов совершенно не касается, и что разглашать ее тайну Грей не настроен, Норвуд вернулась в постель и почти тотчас же вновь уснула. При этом она так и не поняла, что Вент приходил по ее душу и что Грей вызвался стать на вахту вместо нее: о вахте она как-то совершенно забыла.

До того, как спустя два часа в каюте прозвучал набатный голос Констанция, Анне снились луг у водопада, зеленый берег озерца, а еще… терзающий ее душу и плоть Марр. Сладко, бесстыдно терзающий ее плоть и душу «норманнский изверг». И терзание это продолжалось до тех пор, пока не появился Грей и не объявил, что ее время заступать на вахту. В принципе, он мог бы постоять и за нее, но это не прошло бы незамеченным, а подобные вольности на кораблях не приняты: вахта – дело святое.

Все еще находясь под впечатлением бесконечно длившегося сна, Анна вышла на палубу, мельком взглянула на пугающий очертаниями своих скал-привидений остров и подошла к левому борту. Океан безмолвствовал. Свинцово-пепельная гладь его – сколько достигал взор – казалась застывшей и безжизненной. Ни один парус не прорезал ту грань, за которой он сливался с поднебесьем, образуя непроницаемый сплав вечности.

Несколько минут Норвуд стояла с ружьем в руках, поеживаясь под великоватой, обнаруженной в штурманской каюте, куртке, которая, очевидно, принадлежала Марру, и в фантазиях своих досматривала сон. Усевшись на бухту каната, она вновь предалась этому же занятию и незаметно задремала. Сколько продолжался ее палубный сон, Анна не знала, помнит только, что проснулась так, словно кто-то подтолкнул ее в бок и предупредил: «Он где-то здесь, рядом!»