Стоянка поезда всего минута - Мария Метлицкая

– А ты не видишь?

Присев на край Лелькиной кровати, Юля растерянно пробормотала:

– Пети почему-то до сих пор нет. Он не звонил?

Не оборачиваясь, Лелька буркнула:

– Нет.

Расстроенная, Юля вышла из комнаты.

К часу ночи подняла Лельку – какие церемонии, когда Петя пропал? Началась настоящая паника. Понимала – и волновать беременную нельзя, но было так страшно, что на все наплевала.

Лелька была странной, в глаза не глядела, зевала, держалась за живот и повторяла:

– Ничего не знаю, Юль. Отстань, а? И вообще мне надо лечь! – А потом и вовсе расстроилась до слез, заорав: – Что ты от меня хочешь? Да не знаю я, где твой Петя!

Ушла, хлопнув дверью. Что с ней? Видит же, в каком я состоянии! Как же так можно? Или опять все списать на беременность и погоду? Ладно, сейчас не до того. Что делать, господи? Кому звонить и куда бежать? «Маме! – осенило Юлю. – Конечно же маме! Она разумная, спокойная, рассудительная. Все знает и посоветует».

Мама громко зевнула.

– Что? Как это – пропал? Не позвонил? О боже, Юля! Твоя наивность не знает границ! Ну загулял твой Петя, застрял у друзей в общежитии! Выпили, расслабились, жара, разморило, наверняка уснул. Что ты впадаешь в истерику? Он дрыхнет без задних ног, а ты, дурочка, психуешь. Все, успокойся, ложись и спи. Утро вечера мудренее. Только когда твой святой Петр, – все-таки не удержалась она, – появится, врежь ему по полной, не стесняясь. Это тебе мой совет. Чтобы в другой раз неповадно было, Юля, ты меня слышишь?

– Слышу, – всхлипнула Юля. – Да, все поняла. Спасибо, мамуль! А может, в милицию? Или в больницу? Или, – она заревела белугой, – в морг?

– Всё! – закричала Елена Васильевна. – Спать ложись, слышишь? В какой морг, в какую больницу? Напился твой Петя и спит!

Юля и вправду успокоилась – мама умница, хоть и проехалась по Петьке. Но она права: гад, негодяй! Напился и дрыхнет, а я тут почти умерла.

Стоя в душе под тугой струей тепловатой воды, еще поревела, и стало полегче. Пошла к себе, набирая злость: «Ну ты только приди, появись! Я тебе такое устрою! Навеки запомнишь. И вправду мерзавец».

Только бы поскорее наступило утро и он пришел. Юля всхлипнула, бросила на кресло мокрое полотенце. Легла, включила ночник, взяла пузырек с валерьянкой – иначе не уснет, выспалась.

Под коричневым стеклянным пузырьком лежал сложенный вдвое обычный тетрадный лист. Что это? Вроде с утра его не было. Лежит аккуратно, прижатый флаконом.

Открыла – и… С первой же строчки ее замутило – так, что зажала ладонью рот.

Что? Каждое слово перечитывала по десять раз, не понимая, что там написано.

«Юлька, хорошая моя!»

Нет, это не ей, этого просто не может быть! Да, Юлька – это она. Но все остальное адресовано явно не ей. Все эти «прости» и «так получилось», «сам не ожидал» и «я последняя сволочь и совершенно с этим согласен». Что это – «никогда не знаешь, что тебя ждет за углом»? И это: «Прощения мне, наверное, нет, но все-таки я молю тебя об этом!»

О чем он молит ее, о каком прощении? В чем он провинился? Почему так ругает себя?

Она в который раз перечитывала письмо и снова ничего не понимала. Ни-че-го. Что это: «Жизнь мастерица на разные сюрпризы»? Какие сюрпризы, о чем он? А это: «Я готов стоять перед тобой на коленях, но не в силах ничего изменить»? О чем он пишет, что изменить? И за что, за что она «должна, если может, хотя это вряд ли» его простить?

Сердце билось так громко, что Юля слышала каждый удар – как колокол на церковной колокольне: бум, бум. Тошнота не проходила.

Так дело не пойдет. У нее что-то с головой, она не может ничего понять. Пусть Лелька прочитает, дура обидчивая.

Юля схватила листок и, не надевая халата и тапок, голая, бросилась к Лельке.

Та, как ни странно, не спала. Сидела на кровати, обхватив растрепанную голову, и тихонько выла.

– Тебе плохо? – испугалась Юля. Да что за день сегодня такой! Не день, а кошмар! – Живот? – допытывалась она. – Тянет, болит? Может, «Скорую»?

Продолжая подвывать, Лелька исступленно замотала головой:

– Не надо «Скорую», у меня ничего не болит!

– Дать тебе валерьянки?

Лелька по-прежнему мычала что-то невразумительное.

– Хорошо, я отстану – согласилась Юля. – Тогда читай, – приказала она, сунув под нос Лельке листок в клетку. – Читай! А то я читаю и ни черта не понимаю. Буквы прыгают. Голова трещит, не соображает. Не пойму ничего.

Замолчав, Лелька с испугом уставилась на тетрадный листок.

Юля повторила просьбу:

– Прочти, а? Что-то я сегодня совсем расклеилась. Как будто я беременная, а не ты.

Бледная Лелька взяла дрожащими руками уже порядком измятый листок, но все еще не произносила ни одного слова.

– Читай! – крикнула Юля. – Да что вы сегодня, все с ума посходили?

– «Юлька! – Лелька прочитала первое слово чужим, не своим голосом, глухим, словно потусторонним. Как у чревовещателя, говорящего утробно, не открывая рта. – Юлька, – повторила она, – я хочу перед тобой извиниться».

– Это я поняла! – выкрикнула Юля. – Дальше! Давай, давай. Вот дальше ни черта не понимаю.

Лелька повторила в третий раз:

– «Юлька. Я хочу….»

– О господи! – взвыла Юля. – Умоляю тебя, дальше, дальше!

После небольшой паузы Лелька продолжила. Читала она ровно, слишком ровно и монотонно. В Юлиной голове взрывались фразы: «Я виноват и не виноват в том, что полюбил. Я и сам не ожидал от себя такого. Но это случилось».

– Подожди, – прошептала Юля, чувствуя, что сейчас потеряет сознание. – Еще раз, с этого «но это случилось».

Лелька вздохнула и повторила. Юля смотрела на нее во все глаза.

– Лель, ты что-то понимаешь?

Лелька неопределенно пожала плечами.

– Дочитывать до конца? – И, не дождавшись ответа, продолжила все так же монотонно, глухим голосом: – «Я понимаю, что звучит все это ужасно. Нет, даже не так. «Ужасно» – слишком мягкое слово. Но так получилось. Я много думал, поверь. И понял – я обязан сказать тебе правду, какой бы она ни была. Ты помнишь мою июньскую поездку в Ростов, я поехал проведать маму? Так вот, именно тогда и случилась эта неожиданная для меня самого история. Я встретил свою первую, еще школьную, любовь, Иру Сомову. И… в общем, я понял, что любил ее всегда, все эти годы. Ты тут ни при чем, уверяю тебя. Ты – самая лучшая! Лучше тебя я не встречал и, наверное, не встречу. Но ты знаешь, мы не всегда можем управлять своими чувствами. Так получилось и здесь. Прости, но я тебя разлюбил. И мне от этого еще больней, чем тебе, поверь. Все, подробности кончились. Понимаю, как больно тебе это читать. Но ты по-прежнему мне дорога, и именно поэтому я не могу тебе врать. Не могу и не хочу, ты этого не заслуживаешь.