Дневник обезьянки (1957-1982) - Джейн Биркин

Какой-то мужчина подстригал живую изгородь. Как выяснилось, это новый владелец фермы. Серж тихо сказал ему: «Я бывал здесь, когда дом принадлежал такому-то». – «Может, так, – холодно ответил тот, – а может, и нет». Он не узнал Сержа и не предложил нам зайти на ферму. Мы просто заглянули в окна, и Серж сказал, что там все изменилось.

Мы вернулись на площадь и зашли в церковь. В детстве Серж перед Рождеством раскрашивал картонные фигуры ангелов, которые священник поставил по обе стороны от алтаря. Откуда ему было знать, что ангелов раскрасил еврейский мальчик, которому вскоре придется спасаться бегством?

Серж узнал кошмарного вида гипсовые статуи католических святых – Марии и Терезы – и страшно обрадовался. Священника в церкви не было. Продавщица из скобяной лавки Сержа не признала. Она сказала, что живет здесь уже пятьдесят лет, но если дети запоминают лица стариков, то старики детских лиц не помнят. Бывшая хозяйка фермы умерла. Вся их семья похоронена на местном кладбище. Остался только брат Терезы, он теперь мэр деревни.

Мы пошли его навестить. Серж сказал ему, что очень опечален тем, что все его родственники или покинули родную деревню, или переселились в мир иной. На что Жан справедливо возразил, что, будь его родители живы, им сегодня было бы по сто лет. Бедный Серж. Думаю, он пожалел, что мы сюда приехали. Мы выпили с Жаном по стаканчику. Он обращался к Сержу на ты. У него сохранился рисунок Сержа, на котором тот изобразил себя в поле с лошадьми. Они даже вспомнили, как звали старого коня, – Барашек, и расхохотались. Я сняла их на «поляроид». Мне показалось, что приятелю Сержа будет приятно получить на память снимок. Серж написал на обороте карточки: «Моему другу Жану в память о минувших временах». Я сделала еще один снимок, уже для Сержа. Жан спросил нас, успели ли мы пообедать, и мы солгали, что да. Нам не хотелось ему навязываться. Он был настроен очень дружелюбно, но нисколько с нами не сюсюкал; вообще он человек совсем не сентиментальный, на что имеет полное право. Тем не менее Серж был явно огорчен, и эта встреча заставила его в очередной раз вспомнить об умершем отце. К нашему возвращению дети были дома. Мадам Ремонд сделала генеральную уборку, и дом сиял чистотой. Мы с Сержем почувствовали себя счастливыми.

* * *

Его сестры, Лилиан и Жаклин, прятались в монастыре в Лиможе. Но ни один мужской монастырь не согласился укрыть Сержа – это было слишком рискованно. Поэтому его отправили в пансионат неподалеку от Орадура. Там ему однажды пришлось прятаться в лесу, и другие дети приносили ему еду, – прямо как в сказке про Красную Шапочку. Жаклин рассказывала мне, что эта история продолжалась всего два дня, когда кто-то донес на их родителей, и их арестовали и допрашивали, но со слов Сержа я поняла, что он провел в лесу гораздо больше времени. Он говорил, что свою желтую звезду воспринимал как звезду шерифа. Жаклин утверждала, что все они очень хорошо понимали, какая опасность им грозит, хотя, если послушать Сержа, все это было каким-то приключением, чуть ли не игрой. Позже, когда он написал «К оружию, и т. д.» и подвергся антисемитским нападкам, в нем проснулась мстительность. В сущности, все они спаслись чудом. И после этого стать мишенью злобной критики такого ультраправого писателя, как Мишель Друа? Этот человек сравнил Сержа с выхлопной трубой автомобиля, которая взрывается посреди туннеля, отравляя собственных единоверцев. Мишеля Друа – а он был членом Французской академии – обвинили в расизме. Серж впервые в жизни увидел свое имя напечатанным на второй полосе газет, в разделе «Политика». Он притворялся, что это доставляет ему удовольствие.

* * *

Самолет заходит на посадку. Допишу сегодня вечером. Мне очень хотелось, чтобы Серж поехал со мной, но он не смог из-за работы.

Меня переполняет гордость. В этом месяце журнал Union назвал меня образцом красивой женщины с маленькой грудью. У меня сегодня праздник! Я листала страницы читательской почты и вдруг наткнулась на эту заметку. Гениально! Прощайте, комплексы!

13 сентября

Вернулась из Англии. Истерзанная, да еще и с похмелья.

Шоу Рассела Харти обернулось настоящим адом – из-за того, что я страшно психовала, ну и из-за кое-чего еще. Я так напилась, что едва стояла на ногах. Когда мне сказали, что мои родители собираются присутствовать в зрительном зале, я попросила девушку, которая рассаживала гостей, передать им, что «Джейн так волнуется, что вам лучше не попадаться ей на глаза, а посмотреть передачу отсюда», – и она пригласила их в режиссерскую аппаратную. От себя она добавила, что если я их увижу, то «окончательно растеряюсь». Но я все же подозревала, что они окажутся в числе зрителей, что не улучшило моего состояния. Одним словом, когда я увидела свою очень сердитую маму, то начала вспоминать, что такого я могла ляпнуть во время шоу, хотя была уверена, что не сказала о них с папой ни единого дурного слова.

– Ваши родители принадлежат к классу буржуа, которых очень просто вывести из себя?

– Нет, ничего подобного.

И дальше я рассказала, что в день моей свадьбы, когда мы с папой ехали на церемонию, он сказал мне: «Знаешь, еще не поздно все отменить». После рождения Шарлотты мама, которая не скрывала, что счастлива, спросила: «Когда ждать следующего?» Проблема заключалась в том, что я была мертвецки пьяна, но хотя бы не выглядела надутой и даже сумела до конца допеть песню, не переврав ни одной ноты.

Мама с папой сидели в режиссерской аппаратной, где обычно во время записи на телевидении меня ждет Серж. Это крошечная комнатка с телевизором. Папе хватило такта сказать, что ему очень понравилось смотреть шоу в этой конуре и что само шоу было великолепным, но вот мама смертельно обиделась. В ресторане мы с ней поссорились. Она утверждала, что я ее стыжусь и стыжусь того, что она актриса. Но меня даже не спрашивали, чем занимается моя мать! Когда я обедала с продюсером, я все скрыла. Что моя мать – актриса и что это именно она помогла мне получить мою первую роль; она взяла меня с собой на вечеринку, где присутствовал продюсер Бинки Бомон. Я назвала ее сценическое имя – Джуди Кэмпбелл. Но за те несколько минут, что длилось интервью, мне не задали о ней ни одного вопроса. Меня не спрашивали даже о фильмах, в которых я снималась! Это их не интересовало. Говорили в основном про «Я тебя люблю…» и обсуждали мою репутацию скандалистки.

Ужин превратился в адскую муку. Я видела, что мама глубоко оскорблена, хотя я не сделала ничего плохого и меньше всего хотела ее ранить. Когда она спросила, можно ли им с папой присутствовать на шоу, я ответила, что буду счастлива видеть их в числе зрителей. Почему же я запихнула их в эту каморку? Я не понимала, что тут такого, ясно же, что все это – просто недоразумение. Мама добавила, что песня ей понравилась, но о моем интервью не обмолвилась ни словом, пожалела только, что меня не расспрашивали о фильмах. Даже на следующий день, когда они провожали меня в аэропорт, я видела, что она все еще дуется. А у меня с похмелья трещала голова. Папа водил меня в галерею «Художники Челси», и я купила портрет Сержа его кисти[145].