Английская портниха - Мэри Чэмберлен

Он сбавил скорость и опять посмотрел на нее.

Мы с тобой, нет ничего важнее.

День ото дня наша любовь нежнее.

Фрэнк умолк, прокладывая путь по искореженному асфальту. К ним метнулась женщина в обтрепанной юбке, мужской рубахе и ботинках и замолотила по дверце джипа.

– Жирные янки, – орала она. – А мы, немцы, что, не люди?

Ада отвернулась, набрала воздуха, приоткрыла рот.

Райский сад нас укрыл, и ненастье

Не омрачит нашего счастья.

Пой, Фрэнк. Прошу тебя, пой.

Из города они выехали на дорогу, ведущую в Дахау. Там и сям фермеры вспахивали поля или сажали семена, понуждая землю вернуться к жизни. В фруктовых садах кое-где на деревьях уже покачивались комочками будущие плоды. Яблоки, предположила Ада, или вишня. Поселки с деревянными домами под тяжелыми нависающими крышами. На чьем-то балконе герань в горшках – ярко-красные соцветия на фоне почерневшего от непогоды дерева. Томас.

– Ада, мне кажется, не стоит возлагать чересчур большие надежды на эту поездку, – заговорила прежде помалкивавшая сестра Бригитта. – Не лучше ли вовсе отказаться от поисков?

– Не могу, – ответила Ада. – Я должна узнать. – Столько лет у нее разрывалось сердце при мысли о Томасе, столько лет отчаяния и страха: а вдруг она его не найдет? И прекратить все прямо сейчас, толком даже не начав? Нет. – Отец Фридель мог не пойти в приют. А что, если он сразу отдал Томаса фрау Вайс? Мы должны выяснить, где она теперь.

– У вас нет ни единого доказательства, что тот ребенок был Томасом. Вы лишь хотите, чтобы так оно и было, но желание и реальность часто не совпадают. И это нужно учитывать.

Если сестра Бригитта думает, что Ада тащит ее неведомо куда и неведомо зачем, очень скоро она убедится в своей неправоте. Материнское чутье не обманешь, поэтому Ада не сомневалась: тот ребенок – Томас. Она отыщет его. Вызволит. В приюте ей скажут, где он. Она доберется до фрау Вайс. Томас поймет, кто его мать, и уедет с ней. Его придется учить английскому, но мальчик быстро нахватается новых слов. Они постучат в дверь дома на Сид-стрит. Ада? Ада, это ты? Господи! А кто этот малыш? Томми. Его зовут Томми. Ада подаст ему знак подойти поближе. Ой, чуть не забыла. Мама, это Фрэнк. Мы собираемся пожениться.

– Прибыли. – Фрэнк въехал на подъездную дорожку перед большим длинным домом. Затормозив, он помог вылезти из машины сперва сестре Бригитте, потом Аде. Прислонился к капоту, достал сигареты из кармана: – Я подожду здесь.

Ада вцепилась в руку сестры Бригитты. Вот оно. Они дернули за шнурок звонка и услышали, как в доме словно ударили в тарелки. Никто не появился. Позвонили снова. Ада крикнула Фрэнку:

– Вы уверены, что это то самое место?

– Других адресов мне не дали.

– Погодите, – Ада прижала ухо к деревянной поверхности, – кто-то идет.

Раздался скрежет отпираемого засова, поворот ключа в замке. Женщина в сером платье, накрахмаленном белом фартуке и чепце отворила дверь:

– Ja? Was wollen sie?[59]

Ада растерялась. Целый месяц она не говорила по-немецки и не знала, с чего начать.

– Я ищу ребенка, – сказала она. – Маленького мальчика. Моего мальчика. Полагаю, он мог попасть к вам. В младенческом возрасте.

– Полагаете? Мог? Так был он здесь или нет? – Нянька прищурилась: – Вы не немка, верно?

– Нет. Британка.

– Откуда у нас мог взяться британский ребенок?

– Вы бы не опознали в нем британца, – возразила Ада. – Священник, отец Фридель, принес его сюда. Новорожденного. – С пятнами крови после родов, пуповина перевязана куском старой веревки. Ада видела его как наяву: растопыренные маленькие ручки-ножки – лягушонок с глазами навыкат. – В 1941-м, в феврале.

– Так давно, – буркнула нянька.

– Но у вас наверняка остались записи. Можно проверить.

– Записи? Сгорели при бомбежке. Спросите его, – нянька мотнула головой в сторону Фрэнка, – спросите американцев, где эти записи.

– Но вы должны помнить, – настаивала Ада. – Отец Фридель. Он был очень старым. Ребенок лежал в его саквояже.

– Да откуда мне помнить? Меня тогда здесь не было. – Уставясь на Фрэнка, нянька повысила голос: – Нам нужны продукты, лекарства. Дети болеют. Тиф. Нам нужна помощь. – Она перевела взгляд на Аду: – А не пустая болтовня.

Нянька уже закрывала дверь, Ада поставила ногу на порог:

– При нем был медвежонок. Вязаный медвежонок.

Нянька закатила глаза:

– Здесь у каждого ребенка есть медвежонок.

– Коричневый, – уточнила Ада.

– И все коричневые.

Нянька прижимала дверью ступню Ады. Морщась от боли, Ада не убрала ногу.

– Фрау Вайс, – не сдавалась она. – Вы знаете фрау Вайс?

– Вайс?

– Жену коменданта?

– Коменданта? – переспросила нянька. – Не-ет, я с этой публикой никогда не якшалась. Никогда. Нацисты? Я сроду не была нацисткой. Вам не в чем меня обвинить. – Она сильнее надавила на дверь.

– Я потеряла сына. – Голос Ады дрогнул. Только не реветь. Спокойно. – У фрау Вайс был маленький мальчик. У нее и оберштурмбанфюрера.

– Так и быть, просвещу вас, – усмехнулась нянька. – Мартин Вайс никогда не был женат.

– Нет, был. – Аду держали в их доме, ей ли не знать.

– Не-а. – Подмигнув, нянька слегка наклонилась и шепнула Аде на ухо: – Содомит.

Ада охнула. Сестра Бригитта вопросительно взглянула на нее; скорее всего, она не расслышала слов няньки.

– Он шастал тут вокруг, – негромко продолжила нянька. – Но я не вчера родилась. Я положила этому конец. Меня чуть с работы не погнали. – Отпустив дверь, она стояла подбоченившись.

– Нет, – повторила Ада. – Это невозможно. У него была жена. И сын.

– Уж не знаю, что за шалава поселилась в его доме, но она не была его женой, – отрезала нянька. – И сын был не его, если только он не привязал к члену зубную щетку. – Столкнув ступню Ады с порога, она с треском захлопнула дверь.

И у Ады внутри что-то треснуло, надежда рухнула, рассыпалась прахом по дорожной щебенке. Не было никакой жены, никакой фрау Вайс. Только чужая женщина с неведомым именем, исчезнувшая навсегда.

– Мне жаль, – сестра Бригитта повела Аду к машине, – мне так жаль.

– Но фрау Вайс…

– Самозванка, – продолжил за Аду Фрэнк. – Кем бы она ни была, эта дамочка давно дала деру. Гиблое дело. – Стоя у джипа, он расшвыривал ногой камешки. – Ни документов. Ни записей. Ничего. Все равно что искать иголку в стоге сена.