Предчувствие чуда - Энн Пэтчетт

Присев на край койки, Марина сообразила, что, распереживавшись из-за огней, змей и любопытных рук туземцев, забыла на лодке свою сумку. Ужасно хотелось переодеться и почистить зубы, но она не знала, где найти таз с водой. Марина не могла придумать, какими жестами попросить Пасху, чтобы он проводил ее к лодке. Идти одной было страшно, и она решила потерпеть до утра. Больше всего Марине сейчас не хватало мобильного. Надо было еще до отъезда из Манауса позвонить мистеру Фоксу. Наверняка он уже отправил ей десяток голосовых писем. Завтра утром, прослушав их, она уловит в голосе шефа нарастающую панику. С ее стороны это был каприз и ничего больше, она хотела наказать мистера Фокса, заставить весь день мучиться неведением. А теперь не сможет его успокоить, потому что слишком темно разыскивать телефон. А может, он думает, что она уже на полпути к Майами и скоро будет дома, ведь Марина говорила ему о таком варианте, хотя он вряд ли поверил.

Она сняла шлепанцы и показала пальцем на Пасху: «Ты где спишь?» Тот направил луч на стену в шести футах от кровати и показал гамак – пустую тканевую оболочку в ожидании худенького тела. Потом отдал Марине фонарик, снял рубашку и залез в гамак. Она постояла немного, светя в его сторону, удивленно глядя на маленький кокон, в который превратился мальчик. Значит, она спит у Пасхи. Вот так повезло. Марина попыталась увидеть в этом необычайную любезность со стороны доктора Свенсон, но скорее всего, жестяной домик был здесь попросту единственным доступным местом для ночлега, располагавшим крышей. Не важно – Марина уже поняла, что все равно не сможет спать без Пасхи. Она легла на койку, расправила сетку, выключила фонарь и устроилась поудобнее, вслушиваясь в размеренное дыхание джунглей. Что ж, все могло быть гораздо хуже. Тут приятнее, чем в отеле «Индира». Койка не менее удобная, чем та кровать. Ясно, что лакаши подготовились к приему гостей, что бы там ни говорила о них доктор Свенсон. Люди приезжали к ним и прежде, жили тут. Спали на этой самой койке и радовались, что гамак Пасхи находится в шести футах от нее. Марина открыла глаза и при неярком лунном свете посмотрела на белое облачко сетки. Андерс тоже спал здесь. Пасха был с ним, когда он умирал, – так сказала доктор Свенсон. Марина села. Андерс. Она словно взглянула его глазами на эту темноту, веранду, койку. Мучаясь от лихорадки, он смотрел сквозь этот полог. Марина встала, сунула ноги в шлепанцы, взяла фонарик, поглядела на щуплую фигурку Пасхи, спавшего в гамаке. Где-то здесь должна быть ручка. Она прошла в кладовую, обвела ее лучом света и увидела, что пространство практически не обустроено – повсюду просто громоздились коробки и ящики, пластиковые фляги, бутылки с водой, коробки поменьше с пробирками и предметными стеклами. Марина нашла веник, стопку тряпок, огромную катушку шпагата. Ни полок, ни выдвижных ящиков. Ничего такого, где было бы логично держать ручку. Логикой в кладовой вообще не пахло. Тут она вспомнила, что письменные принадлежности Андерса перешли к Пасхе. Горстка шариковых ручек, мальчишечье сокровище. Она вернулась в спальню, посветила фонариком на какие-то ведра, провела лучом по полу и прямо под гамаком обнаружила металлический ящик. Он был больше тех, в которых хранят документы, и меньше контейнеров для рыболовных снастей или инструментов. Опустившись на грубо оструганные половицы, Марина поднырнула под спящего мальчика, и вытянула свою находку. Замка у ящика не было, только защелка на крышке. Наверху был маленький металлический лоток, полный перьев. Марина разложила их на кучки по два, три и четыре. Она и не знала, что перья бывают таких цветов – лавандового, искристо-желтого. Все они были безупречно чистые, аккуратно расправленные. Еще в лотке лежали камень, формой и окраской поразительно похожий на глазное яблоко человека, красная шелковая лента и превосходно сохранившаяся окаменелость – отпечаток доисторической рыбы в глине. Под лотком лежал голубой конверт аэрограммы, надписанный крупными буквами – «ПАСХА». Текст внутри гласил: «Пожалуйста, сделайте все, что в ваших силах, помогите этому мальчику попасть в Соединенные Штаты, и вы получите вознаграждение. Отвезите его к Карен Экман». Далее следовали адрес и номер телефона. «Все расходы будут возмещены. ВОЗНАГРАЖДЕНИЕ ГАРАНТИРОВАНО. Благодарю. Андерс Экман». Ниже это обращение было написано еще раз по-испански. Андерс изучал его в колледже и мог кое-как объясняться. По-португальски он не говорил. Марина опустилась на корточки. Под конвертом лежал маленький блокнот на пружине. В нем был написан печатными буквами алфавит, по букве на каждой страничке, а в конце – слово «Пасха», слово «Андерс» и слово «Миннесота». На дне ящика лежали водительские права Андерса и его паспорт. Может, Пасха хотел оставить на память фотографию Андерса, или так хотел сам Андерс. Были там и три купюры по двадцать долларов, пять круглых резинок, полдюжины ручек, горсть американских и бразильских монет. У Марины закружилась голова. Хотелось разбудить мальчишку, написать слово «Андерс», одно из трех, что он знал. Она ткнет в это слово и покажет на свою кровать: «Андерс спал здесь?» Впрочем, это было ясно и так. Она сложила все вещи в прежнем порядке, закрыла крышку и подвинула ящик к стене. Погасила фонарик, вернулась при лунном свете на кровать Андерса, залезла под москитную сетку. Он показывал ей паспорт в тот день, когда получил его по почте. Картонная обложка, ни малейшего сходства на фото, даже цвет какой-то странный. Снимок на водительском удостоверении был гораздо лучше.

– У тебя никогда не было паспорта? – удивилась Марина.

– Был, – ответил он, усаживаясь на ее стол и рассматривая документ через ее плечо. – Когда колледж оканчивал.

Марина подняла на него глаза.

– Куда ездил?

Она жалела, что никогда не жила подолгу за границей. Не могла заставить себя уехать так далеко от дома.

– В Барселону, – ответил Андерс, безобразно пришепетывая на испанский манер. – Родители хотели, чтобы я поехал в Норвегию. Но кто поедет из Миннесоты в Норвегию на целый семестр? Когда я жил в Барселоне, мне не хотелось возвращаться домой. Я был самым счастливым американцем в Испании и мысленно сочинял письмо родителям, где объяснял, что создан для солнца, сиесты и сангрии.

– Так чего же вернулся?

Андерс пожал плечами:

– Виза кончилась. Все как-то само собой получилось. Вернулся домой, пошел в медицинскую школу и больше в Испании не бывал. – Он забрал у Марины паспорт. – Хорошая фотка, правда? Я тут такой серьезный. Прямо шпион.

В ту ночь Марина спала без снов. Свою дань с ее подсознания лариам взял днем, на лодке. Из ничем не наполненного забытья ее вырвал задыхающийся крик, истошный, отчаянный вопль попавшего в ловушку зверька. Марина села в постели.

– Пасха? – позвала она и включила фонарик.

Гамак мальчика содрогался так, что в голове у Марины тут же мелькнуло: змея! Она вскочила на ноги, чтобы вытряхнуть Пасху на пол и спасти от опасной гостьи. Но, выбравшись из-под сетки, поняла, в чем тут дело, выждала еще секунду – и, наклонившись над мальчиком, взяла его за плечи. Марина знала, как нужно будить человека, если ему снится плохой сон, и знала, что Пасху так не будил никто. Она легонько встряхнула его. Ребенок бился в ее руках, закатив глаза, весь в испарине. Марина говорила все полагающиеся в таких случаях слова, которые он не мог слышать. Шептала: «Все хорошо, все будет хорошо», – и не могла остановиться. Она обняла его, и мальчик разрыдался, уткнувшись в ее шею. Марина что-то обещала ему, гладила круговыми движениями узенький кусочек кожи между лопатками, а когда Пасха снова задышал легко и спокойно и стал засыпать, пригладила ему волосы и пошла к своей койке. Он поплелся за ней и залез под сетку. Прежде Марина никогда не спала с ребенком, разве что в школьные годы, когда у нее ночевали подружки, но то было не в счет. Она подвинулась, повернула Пасху спиной к себе, и оба моментально заснули, надежно спрятавшись от кошмаров под белым пологом сетки.