На подступах к Сталинграду - Александр Филичкин

Он повертел головой, но не заметил ни пушек, ни даже окопов, в которых они находились. Лишь кое-где на древесных стволах виднелись свежие срезы коры от кусочков железа, но это мало что значило.

Большие снаряды несут в себе много тротила. Взрываются с огромною силой. Разлетаются на тучу осколков, а те уносятся вдаль на десятки, а то и сотни саженей. Так что мало ли где мог упасть «чемодан» весом в полста килограммов. Может быть, далеко впереди и к тому же неделю назад. Просто вчера он их не заметил.

Озадаченный переменой, произошедшей за прошедшие сутки, Павел невольно подумал: «Если весь батальон сменил дислокацию, то должны были остаться следы пребывания человека: деревья, срубленные для костров, кусты, обломанные для маскировки орудий, отхожие ямы, смердящие так, что хоть нос затыкай. Где это всё? Куда это делось? Или мы свернули на другом повороте и приехали совсем не туда?»

Сержант снова пригнулся и устремился к дереву, стоящему ближе к опушке. Парень прекратил размышления и помчался за ним. Они сделали ещё три-четыре рывка и оказались в кустах, растущих на окраине леса.

Только тут парень вспомнил, что, когда пушкари уезжали к станице, они пересекали открытое место. Значит, сейчас он оказался перед этой огромной проталиной. А следом за ней будет тот перелесок, в котором стоит батальон.

Павел выглянул из-за кустов и сначала даже не понял, что перед ним. Потом пригляделся и ошеломлённо затих. Впереди лежала большая поляна, переходящая в огромное чёрное поле, усеянное множеством огромных воронок.

Тут и там из земли торчали чёрные обугленные пеньки. Кое-где громоздились немецкие танки и транспортёры с крестами, намалёванными на угловатой броне. Корпуса машин потемнели от жара и копоти, а в десяти-пятнадцати метрах от них стояли какие-то железяки.

Парень напряг глаза, но и после этого не смог ничего рассмотреть. Он вспомнил о бинокле, подаренном лейтенантом. Поднял его к правому глазу. Навёл резкость и с трудом разглядел обломки четырёх «полковушек», разрушенных мощными взрывами. Видно, это было всё, что осталось от артиллерии, приданной батальону советских бойцов.

Били друг в друга, почти что в упор, понял парень и вдруг вспомнил слова артиллеристов, служивших у 76-миллиметровых орудий образца 1927 года. В мирное время они кликали пушку «бобиком», словно собаку, а во время войны стали вдруг называть «Смерть врагу, п…здец расчету!» или ещё короче: «Прощай, Родина!»

Теперь Павел отчётливо осознал, почему к ним прилипло такое странное прозвище. Снаряд, вылетевший из куцего ствола «полковушки», мог поджечь средний танк только с близкого расстояния. К сожалению, фашисты тоже не сидели без дела и лупили в противника из всего, что было у них на борту.

Даже если у фрицев имелся лишь пулемёт или 20-миллиметровая пушка, этого было достаточно. Броневой щит у орудия такой маленький, что за ним не мог укрыться расчёт. Поэтому артиллеристы стояли на открытом пространстве, и их срезало пулями и осколками, словно траву острой косой. Лишь когда «бобики» стояли в засаде, пушкари успевали сделать несколько выстрелов до того, как их всех перебьют.

Справа и слева от парня наблюдалась та же картина. Только вместо уничтоженных пушек из обгоревшей земли торчали стволы станковых пулемётов и противотанковых ружей.

Особенно поразил одинокий «максим», стоявший на невысоком пригорке. Павел с изумлением видел, что в броневом щите этой «машинки» зияют дыры размером со сливу. Их оказалось не меньше десятка, и стальной лист толщиной в семь миллиметров походил на плоский дуршлаг. Несколько рваных пробоин виднелись на кожухе, закрывавшем ствол пулемёта.

«Не иначе как фрицы стреляли бронебойными пулями, – подумал вдруг Павел. – А может быть, били из противотанковых ружей? Мужики говорили, что фашисты их собирают и направляют на нас».

Затем он подумал совсем о другом: «Похоже, бойцы сменяли погибших товарищей, но как умудрялись стрелять из пулемёта, после того как из кожуха испарилась вода? Ведь пули могли в нём заклинить». Парень на секунду запнулся и лишь потом догадался, как это было: «Наверное, били очередями по три-четыре патрона и делали небольшой перерыв, чтобы ствол успел немного остыть».

Ни наших бойцов, ни фашистов нигде не было видно. Очевидно, пламя от сгоревших машин потухло давно. Чёрный удушливый дым не тянулся к небу, а над выжженным полем висела мёртвая тишина.

– Судя по всему, – задумчиво сказал сержант, – бой случился вскоре после того, как мы отсюда ушли. Комбат опасался удара с тыла, а фашисты врезали в лоб. Да так, что уничтожили батальон и двинули дальше, прямиком к Сталинграду.

Он ненадолго умолк и чуть погодя хмуро продолжил:

– Делать нам здесь больше нечего. Нужно двигаться на восток, пока фрицы не обустроили сплошную линию фронта. Иначе потом хрен её перейдёшь. Да и на той стороне хрен докажешь, что ты не предатель.

– А если там остался кто-то из раненых? – сказал Павел и понял, что сморозил явную глупость. Наверняка после такого разгрома фрицы увели к себе в тыл всех живых, а тех, кто не мог идти сам, тут же добили. Заодно собрали все документы и другие бумаги. Вдруг попадётся что-нибудь ценное? Например, план расположения советских частей или приказы командования.

– В любую минуту здесь появятся команды фашистских трофейщиков и похоронщиков. Патронов с гранатами мы собрали достаточно. Оружием обеспечены, а собирать книжки бойцов всего батальона мы будем до самого вечера. Так что нужно рвать когти отсюда как можно скорее, – завершил разговор командир. – Идём к мотоциклу.

Они вернулись к трёхколёсной машине. Сели в жесткие сёдла, и Павел задал вопрос:

– Куда теперь ехать?

Сержант немного подумал и вспомнил, что чуть правее этого места есть просёлок, ведущий к востоку. По нему батальон прибыл на эту позицию и, как слышал Олег от знакомого писаря, в крайнем случае собирался уйти тем же путём.

Павел завёл «BMW» и тронулся в путь. Вырулил на большую поляну, лежавшую перед полем сражения. Свернул, куда показал командир, и медленно двинулся вдоль опушки. Они проехали около двух километров. Увидели колею, нырявшую в лес, и покатили по ней к Сталинграду.

Багровое солнце медленно клонилось к закату. Грунтовка шла по небольшим перелескам. Выскакивала на обширные луговины и ныряла в крохотные прозрачные рощицы. По мере удаления от Дона местность вокруг становилась всё суше, растительность всё беднее. Открытые пространства между лесочками всё серей и желтей, а почва всё каменистей и твёрже.

«Скоро окажемся в безводной степи, – забеспокоился Павел. – Что мы станем там пить и что будем делать, когда горючка закончится?» Воды во фляжках осталось мало. Поэтому пару ржаных сухарей, которые каждый съел на полном ходу, бойцам пришлось грызть всухомятку.

С бензином дела тоже обстояли неважно. Когда мотоцикл попал в руки советских солдат, бак был почти пуст, а в двух канистрах, что висели на передних бортах коляски, оставалось более половины их содержимого.