Всё хреново - Марк Мэнсон

Свобода слова, свобода печати, гарантии неприкосновенности частной жизни и права на справедливое судебное разбирательство – все это воплощения Формулы человечности в социальных институтах, и внедрены они таким образом, что их невероятно трудно изменить или поставить под угрозу.

На самом деле настоящую угрозу для демократической системы представляет только одна ситуация: если вдруг какая-то группа решит, что ее ценности важнее самой системы, и станет теснить религию демократии какой-то другой, скорее всего менее добродетельной, религией… и тут попрет политический экстремизм.

Политические экстремисты, которые упрямо стоят на своем и даже не думают договариваться, по определению находятся на детской стадии развития. Это просто кучка сраных младенцев. Экстремисты хотят, чтобы в мире все было на их лад, и отказываются признавать какие-либо интересы или ценности помимо собственных. Они не идут на переговоры. Они отказываются принимать в расчет какие-либо высшие добродетели и принципы – их интересуют только собственные эгоистичные желания. Им нельзя доверять – они то и дело будут обманывать ожидания других. И они всегда безудержно авторитарны, потому что, точно как дети, отчаянно верят во всемогущего родителя, который придет и сделает все «как надо»{223}.

Самые опасные экстремисты умеют облекать свои детские ценности в красивые слова о компромиссах или универсальном принципе. Правый экстремист будет утверждать, что главная его цель – «свобода» и что ради этой свободы он готов идти на жертвы. Но под этим подразумевается, что он хочет свободы забить на ценности, которые не согласуются с его собственными. Он хочет свободы, чтобы даже не думать об изменениях в обществе и маргинализации других людей. А значит, он хочет ограничить или уничтожить чужую свободу ради своей собственной{224}.

Левые экстремисты делают то же самое, только называют это другими словами. Левый экстремист будет говорить, что стремится к всеобщему «равенству», а подразумевается под этим то, что, в его представлении, никто никогда не должен страдать, чувствовать себя ущемленным и попранным. Никто никогда не должен сталкиваться с моральными разрывами. А чтобы уничтожить эти самые моральные разрывы, придется кого-то заставить страдать и бедствовать.

Экстремизм – как правый, так и левый – в последние десятилетия набирает по всему миру политическую силу{225}. Многие умные люди предлагают этому свои сложные, комплексные объяснения. И, скорее всего, на то действительно есть сложные, комплексные причины{226}.

Но позвольте, я прибавлю к ним еще одну: у нашей культуры падает уровень зрелости.

По всему богатому и развитому миру бушует не кризис благосостояния, а кризис характера, кризис добродетели, кризис целей и средств. Главные политические полюса в XXI столетии уже не правые и левые, а импульсивные детские ценности как правых, так и левых с одной стороны и разумные подростковые/взрослые ценности как правых, так и левых – с другой. В центре полемики уже не коммунизм против капитализма, не свобода против равенства, а зрелость против незрелости, средства против целей.

Одного за другим участников исследования проводили по коридору в маленькую комнату. Внутри их ждала бежевая компьютерная консоль с черным экраном и всего двумя кнопками{227}.

Инструкция была проще простого: нужно сидеть, смотреть на экран, и если на нем загорается синяя точка, нажимать на кнопку «синий», а если фиолетовая – на кнопку «не синий».

Ничего сложного, правда?

Ну разве что этих точек была тысяча. Угу, тысяча. И когда один испытуемый заканчивал, исследователи приводили другого, и все повторялось: бежевая консоль, черный экран, тысяча точек. Следующий! Все это проделывалось с тысячами испытуемых в целом ряде университетов.

Зачем? Чтобы разработать новый вид психологической пытки? Оценить пределы человеческой скуки? Нет. На самом деле эффект от этого эксперимента так же грандиозен, как бессмысленность самого задания. Результаты этого эпохального опыта объясняют все то, что творится сейчас в мире, гораздо лучше, чем какие-либо другие современные исследования.

Психологи изучали нечто под названием «изменение восприятия под воздействием преобладания однотипных явлений». Но оставим в стороне этот чудовищный термин – предлагаю дальше называть их открытие «эффект синих точек»{228}.

Расклад был такой: большинство точек были синими. Некоторые – фиолетовыми. А еще часть – чем-то средним между синим и фиолетовым.

Исследователи обнаружили, что если показывать преимущественно синие точки, все испытуемые довольно легко отличают их от точек другого цвета. Но как только количество синих точек начинает сокращаться и на экране появляется больше точек разных оттенков фиолетового, испытуемые начинают принимать фиолетовые точки за синие. Как будто их восприятие цвета искажается – и они упорно продолжают выискивать определенное количество синих точек вне зависимости от того, сколько их показывают на самом деле.

Ну и что тут такого, да? Людям и так регулярно что-то не то мерещится. А если несколько часов подряд пялиться на точки, можно вообще окосеть и чего только не увидеть.