Такой нежный покойник - Тамара Кандала
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Покажи, где нож, я уберу.
– Здесь, – приложила Кора палец к груди.
Лёша приблизился и протянул руку, почти дотронувшись до указанного места.
– И правда, – глубоко вздохнула Кора, – стало легче дышать. – Ее взгляд наконец сфокусировался на Лёше.
Кора поднялась со скамейки, обошла его, разглядывая со всех сторон. И вынесла приговор:
– Выглядишь ужасно – похож на привидение.
– У меня есть для этого уважительная причина. Зато ты по-прежнему прекрасна.
– Не подлизывайся. Призракам это не к лицу. – Кора ещё раз обошла его, ощупывая взглядом, даже дунула, как бы проверяя на вес.
– Может, ты мне и в зубы заглянешь?
– Не мешало бы… Может быть, и не только в зубы! – неожиданно вырвалось у неё.
– Немного больше уважения к покойнику тебе не повредило бы.
– Ага! Ишь, разважничался.
– Когда ты мёртв, особо не поважничаешь. В гробу, канешна, можно выглядеть очень важно и даже респектабельно, но это всё трупное окоченение, не больше.
– Не смей произносить эти страшные слова! Посмотри на себя – ну какой из тебя покойник! Никакой благости! Какой-то половой разбойник, а не усопший. И выражение лица – нецензурное.
– Ну уж, какой есть, – обиделся Лёшка. – А к выражению мужских лиц в твоём присутствии пора бы привыкнуть. А будешь меня обижать, представлюсь тебе разложившимся в полный рост.
– Боже, что он плетёт! А я что несу! С кем я тут вообще разговариваю? – спохватилась Кора. – Может, я неадекватна?
– Смотря к чему. Ко мне – вполне.
– Тебе – это кому? – уточнила Кора.
– Мне – абстрактной реальности.
– А я тогда кто?
– Ты любовь всей моей жизни, очень конкретная.
– Похоже, я первая женщина, которой признаётся в любви покойник.
– Влюблённый труп!
– И я этим должна гордиться? Типа «любовь сильнее смерти»?
– Не знаю, есть ли тут повод для гордости. Мне бы хотелось думать, что ты предпочитала меня живого.
– Живой ты принадлежал многим, а сейчас только мне. Ну кто ещё из твоих бывшеньких тебя видит?!
– Никто.
– Вот видишь… Значит, я правда была главной любовью…
– Неужели мне следовало умереть, чтобы доказать тебе очевидное?
– Ну, если ты не сумел сделать чего-то при жизни…
– Значит, хотя бы ради этого стоило умереть.
– И на что мне это теперь? Твоя загробная любовь!
– Тебя послушать, так я просто назло тебе умер.
– С тебя станется! – Кора закусила губу, чтобы не расплакаться.
– Пжалста, только без рыданий и без заламывания рук.
– Никто и не собирается… – Кора всё тем же, таким знакомым вызывающе-мальчишеским жестом утёрла непрошеную слезу.
– Да не переживай ты так! Подумаешь, умер! Выпал из бренного мира. Через пару лет никто и не вспомнит. Так и вижу свою очередную годовщину… ну, приплетётся кое-кто – чем не повод выпить! Даже моя жена, вернее вдова, будет долго колебаться, идти или не идти на эти чёртовы поминки, и если идти, то с новым мужем или одной. С одной стороны, все знают, что снова замужем, а с другой, ну не тащить же в самом деле нового мужа на поминки к старому.
– Ну, вот про твою жену мне совершенно не интересно.
– Это уже не про жену – про вдову.
– Так ей и надо, – было ему ответом. Типичный экземпляр женской логики.
«О, да, узнаю Кору», – подумал Лёша.
А сказал следующее:
– Смерть не трагична – трагична, как я сейчас вижу, жизнь. Человек живёт, быть может, только потому, что абсолютно точно знает две вещи. Первая – что он всё равно когда-нибудь умрёт.
– А вторая?
– Вторая, гораздо важнее… это то, что он никогда не умрёт.
– Понятно! Ну, тебе оттуда виднее. Ишь, покойник, а какие монологи тут произносит! – удивилась Кора.
– Да это я так, чтобы тебя отвлечь.
– Нечего меня отвлекать! – Кора, похоже, решила смириться с данностью – какая, в сущности, разница, в голове у неё это происходит или на самом деле он тут болтается, пытаясь утешить её в горе? – У меня тут к тебе пара вопросов накопилась, если уж ты оказался способным рассуждать… в твоём-то положении.
– Представляю, – вздохнул Лёшка.
– Не представляешь, – заверила его Кора. – Тебе за всё отвечать!
– Не будь такой безжалостной, Ко! Я же умер.
– Смерть ничего не искупает – было бы слишком легко. То, что ты умер, тебя не оправдывает.
– Господи, Кора! Неужели у тебя сердца нет?!
– Было одно, и то разорвалось от ужаса.
И Лёшка тут же «увидел», что это правда. В ней никогда не было никакой позы, зависти, тщеты, и теперь его неистовая, мятежная Ко действительно живёт если и не с шаровой молнией внутри, как предупреждал Костя, то с «юродствующей породой» в груди.
– Значит, тебе тоже было плохо без меня?
– «Тоже?» – Сарказм в голосе был сравним только с болью во взгляде. – Не жди, милый, что я буду тут рвать на себе одежды – твоя смерть равноценна моей жизни без тебя. И на жизнь эту – друг без друга – ты сам нас и обрёк. Так и жила – под пеплом.
– Я знаю, что это такое, у самого вынули сердце и высушили мозг.
– Не надо было связываться с нелюдями! Жить с ними! Спать! Иметь «дела». Они тебя и погубили. И нашу с тобой жизнь измордовали. И сына твоего убили. Родственнички… Теперь вон представление устроили… Твоя жена и музыку подобрала по вкусу своему, не посчитавшись с волею покойника… Тьфу, пошлость какая, – фыркнула Кора. – Ведь виновник торжества – ты! И нет чтобы отпеть тебя под Вагнера любимого – уж хоронить, так хоронить, – каких-то согнала бабулек в хор. А человек, пусть и мёртвый, это стиль.
– Кора! Ну, не о том мы сейчас – сейчас нужно о самом главном.
– О самом главном уже поздно – при жизни нужно было о самом главном.
– А как же Париж?! Твоя новая жизнь? – Надо было как-то переводить разговор в более прозаичное русло.
– А что Париж? Франция – прекрасная страна. Но я-то тут при чём? Там, правда, поспокойнее.
– Ты разве покоя искала?
– Спасения.
– Спаслась?
Она не ответила.
– То-то же – от себя нигде не спастись, даже здесь. Уж поверь мне на слово.
– Я от страны спасалась. И от тебя.
– Ну и что?
– Выяснилось, что жить не могу ни без того, ни без другого. – Помолчала. – Но и вместе тоже не могу – тебя больше нет. А страна моя для жизни оказалась непригодна.