Гонка века. Самая громкая авантюра столетия - Николас Томалин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Слежу за парусами яхты ночью
Один.
Мой такелаж вздыхает от космической тоски,
Он по птенцам грустит, что завтра умертвят
На 12.7 × 10⁵ ветвях оливковых дерев.
Вздох наполняет душу грустью и тоскою.
Волна! Так унеси же прочь мою печаль,
Мой стул – мешок, набитый рисом (10 фунтов),
К северо-востоку 2.5 × 10³ кабельтовых,
250 × 10³ детей в мучениях умрут.
(Углеводов дефицит, так это назовут.
По частоте 15.402 мегагерц.)
Пусть Ирод всех младенцев умертвит,
Но Санта-Клаус населенье обновит.
Похоже, что отчаяние никак не улучшило ни ритм, ни рифму стихов, но разница между «Песнью Южному океану» и этим творением заключается в несоизмеримом контрасте между искренней болью и напускной «смелостью».
В Рождество Кроухерст находился менее чем в 20 милях от побережья Бразилии. Возможно, он даже мог видеть ее берега. После разговора с женой он направился в сторону суши, повинуясь импульсивному желанию хотя бы издалека узреть твердую почву и свободную жизнь. Потом яхтсмен снова повернул обратно. Возможно, у него стало легче на душе. Спустя много страниц – и вероятно, много месяцев – в Журнале № 1 появятся следующие слова:
«Рождество у берегов Рио-де-Жанейро. Везде огни, и по всему городу происходят странные вещи. Что ни говори, а поэзия – забавный язык».
Это просто невообразимая запись. Насколько мы знаем, тримаран и близко не подходил к Рио-де-Жанейро, а находился у побережья в тысяче миль к северу от столицы Бразилии. На берегу, напротив того места, где мог проходить тримаран, лежал всего лишь маленький городок, столица провинции Жуан-Песоа. Если Кроухерст вообще видел хоть какие-то огни, как он утверждает, то они, очевидно, принадлежали этому городу.
Как бы то ни было, его воображаемое положение было в виду Рио-де-Жанейро. Кроухерст осторожно нанес его на маршрутную карту Адмиралтейства.
Когда впоследствии Кроухерст писал эти странные слова, у него не было никакого резона фальсифицировать наблюдения подобного рода. Заявление об огнях Рио, вероятно, является первым признаком того, что моряк, пребывавший в состоянии неимоверного напряжения, начал бредить, а его иллюзии стали заменять сознательно сфальсифицированные им события. Кроухерст так отчетливо видел в уме свое воображаемое положение и вымышленный курс, что поверил, будто и в самом деле находился там. После молчащих радиостанций, воображаемых вздохов, катарсиса литературных сочинений об умирающих детях, написанных «странным языком», бредовые идеи могли овладеть его разумом и стать для него реальностью.
Клэр Кроухерст и Эвелин Тетли встретились в январе 1969 года. Их мужья позднее схлестнулись в соревновании, идя ноздря в ноздрю
Электрогенератор «Onan» (снят после путешествия), заржавевший от соленой воды, заливающейся через люк в кокпите. Кроухерст использовал поломку генератора для объяснения своего 11 недельного радиомолчания. (Рон Холл/Sunday Times)
Две заплатки, привинченные к корпусу во время тайной остановки в порту Рио-Саладо. (Рон Холл/Sunday Times)
Поплавок безопасности, так и не присоединенный к шлангу и неправильно прикрепленный к мачте (в конце путешествия). (Рон Холл/Sunday Times)
Тот самый протекающий люк левого поплавка. Видны попытки наложить герметик Sylglas. (Рон Холл/Sunday Times)
Когда рассвело, Кроухерст прослушал по радио песню Джоан Сазерленд «Остролист и плющ» и пошел взглянуть, не оставил ли кто ему подарков и поздравительных открыток к Рождеству. Единственные карточки, которые он нашел, были от Питера и Пэт Биэрдов. На открытке от Питера он прочитал следующее:
«Поздравляю тебя с Рождеством, Дон!
Надеюсь, у тебя все в порядке. По моим прогнозам, ты должен находиться где-то в районе Канарских островов. Насколько я прав? Мы все шлем тебе искренние поздравления и горячие приветы. Не беспокойся о Клэр и детях. Пэт и я присмотрим за ними. Предполагаю, к настоящему моменту ты уже стал опытным моряком и разбираешься в прихотях и причудах нашего старого приятеля – МОРЯ. Даже на этом этапе ты должен ощущать, что уже достиг чего-то.
Всего тебе хорошего, Дон.
Увидимся через 7 месяцев».
На открытке Пэт было следующее:
«Со всей любовью и наилучшими пожеланиями. Жаль, что меня нет рядом с тобой!!!»
Кроухерст описал в Журнале № 2 свой рождественский ужин из яиц, отварной маринованной солонины под соусом виндалу (карри), апельсина (это был последний), бразильских орехов и темного эля. Озвучив процесс приготовления и поедания блюд на магнитофон, он сделал в журнале грустную запись:
«Питер и Пэт единственные, кто прислал мне открытки на Рождество. Нужно ли делать на основе этого какие-то выводы? Можно утверждать только то, что мотивация редко оценивается точно!»
Рождественский подарок, приготовленный Клэр Кроухерст для мужа, – та самая кукла с длинными золотистыми волосами, засунутая в сумку, которую кто-то снес на берег, был вручен дочери яхтсмена, Рэйчел. После того как кукла невероятным мистическим образом оказалось вне пределов «Teignmouth Electron», миссис Кроухерст решила, что такая ценная вещь не должна пропасть. Она удалила набивку из куклы, пришила ей застежку-молнию спереди, в результате чего получился футляр для ночной рубашки. Кукла была вручена дочери за рождественским ланчем в Вудландсе вместе с подарками для других детей.
Празднества в Бриджуотере едва ли прошли более весело, чем Рождество в Южной Атлантике. Третий сын Кроухерста, Роджер, жаловался на кошмары, в которых ему являлся отец, стоявший в дверном проеме детской и пристально смотревший на него. Старший сын, Джеймс, был молчалив и подавлен. Только Саймон пребывал в веселом настроении. Ему представлялось, что обойти вокруг света было плевым делом, и он сам собирался совершить подобное путешествие, когда вырастет. Биэрды, исполняя данное на Рождество обещание «присматривать» за Клэр, приехали в Вудландс, прихватив с собой утку. Однако на столе у Кроухерстов уже была индейка собственного приготовления. Обед был вкусным и обильным, но не повысил настроения никому из присутствующих.