Откровенные рассказы странника духовному своему отцу - Сбоорник

существеннее и отчетливее выразить желание и прошение бедной, грешной и смиренной души, как этим словом: «помилуй мя!» Всякое иное выражение не было бы так достаточно и полно, как это. Например, если бы сказать: «прости мя!», «отпусти грехи!» «отпусти беззакония!», «изгладь преступления!», – все это выражало бы одно только прошение об избавлении от наказания, вследствие страха робкой и нерадивой души. Но изречение «помилуй мя» изображает не одно только желание получить прощение, возбужденное страхом, но представляет и истинный вопль сыновней любви, надеющейся на милосердие Божие и смиренно сознающей свое бессилие к преломлению воли и духовному бодрствованию над собою; вопль о помиловании, то есть милости, являемой в даровании духа силы от Бога, духа, укрепляющего противостать искушениям и побеждать греховную наклонность. Подобно как должник-нищий просит милостивого заимодавца не только простить ему долг, но и подать еще милостыню, сжалившись над его крайней бедностью, это глубокое изречение «помилуй мя» выражает, как бы так сказать: «Милостивый Господи! Прости мне грехи и помоги исправить жизнь мою, разверзи в душе моей неленостное стремление к доследованию Твоим повелениям, сотвори милость прощением содеянных грехов и обращением рассеянного ума, воли и сердца моего к Тебе Единому».

После того как я удивился мудрым речам его и благодарил за назидание грешной души моей, он и еще протолковал мне замечательную вещь.

– Если хочешь, – сказал он, – то я и еще расскажу тебе (и как-то назвал по-ученому, ибо говорил, что учился в Академии Афинской) об интонации Иисусовой молитвы.

Вот смотри: многократно случалось мне слышать, как многие из богобоязненных христиан творят устную Иисусову молитву по заповеди слова Божия и преданию Святой Церкви и выполняют это не только в домашнем молении, но и в храме Божием. Внимательно и с приятностью прислушиваясь к этому тихому произношению молитвы, можно ради душевной пользы заметить, что нота этого молитвенного гласа у многих бывает различна, а именно: иные, возвышая тон на самом первом слове молитвы, то есть сказав «Господи», все прочие слова доканчивают с понижением голоса и единообразно. Другие, начиная молитву низшим тоном, возвышают его на середине молитвы, то есть на слове «Иисусе», и делая восклицание, прочие слова опять доканчивают с понижением тона так, как начали. Иные, начав и продолжая предшествовавшие слова молитвы низким однообразным тоном, на последнем слове, то есть «помилуй мя», возвышают тон с восхищением. А некоторые, произнося всю полную молитву, то есть «Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя грешнаго», делают повышение на одном только слове – «Сыне Божий».

Теперь смотри: молитва одна и та же; православные христиане держат вероисповедание одно и то же; общее понятие, что эта самоважнейшая и высшая всех молитв молитва содержит в себе два предмета – Господи Иисусе и Его умилостивление, всем одинаково известно. Почему же не все одинаково выражают ее в интонации, то есть в произношении? Почему не на одном и том же, но на известном каждому месте в особенности умиляется душа и выражается в особенно возвышенном и напряженном тоне? Может быть, на сие многие скажут, что это происходит вследствие навыка, или примера, взятого с других, или по понятию, соответствующему различному взгляду каждого, или, наконец, кому как легче и удобнее произносить по состоянию способности его к слову… А я об этом думаю совсем иначе. Мне желательно здесь поискать чего-либо высшего, неведомого не только прислушивающимся, но даже и самому молящемуся, – нет ли здесь тайного движения Духа Святого, «ходатайствующего воздыханиями неизглаголанными», в неведущих: как и о чем молиться? И если всяк молится во имя Иисуса Христа Духом Святым, по извещению апостола, то тайнодействующий Святой Дух, «дающий молитву молящемуся», вместе с тем каждому против силы его может подавать и благодатный дар Свой: иному благоговейный страх Божий, иному любовь, иному твердость веры, иному умилительное смирение и прочее. А потому получивший дар благоговеет и прославляет державу Вседержителя и в молитве своей выражает с особенным чувством и восторгом слово «Господи», в котором подразумевает он величие и власть Творца мира. Получивший таинственное излияние в сердце любви преимущественно восторгается и проникается сладостью восклицания «Иисусе Христе», подобно как некий старец без особенного восторга любви и сладостей не мог и слышать имени «Иисусе», произносимого даже и в простом разговоре. Непоколебимо верующий в Божество Иисуса Христа, Единосущное Богу Отцу, воспламеняется и еще более твердеет в вере, произнося слова «Сыне Божий». Получивший дар смирения и глубоко сознающий собственное бессилие при словах «помилуй мя» сокрушается, смиряется и с преимущественным напряжением изливается при этих последних словах молитвы Иисусовой, питает надежду на милосердие Божие и гнушается собственных падений. Вот причины, как думаю, разности интонации при произношении молитвы во имя Господа Иисуса Христа!.. А из этого замечания можно при слышании понимать (во славу Божию и в собственное назидание), кто в особенности каким проникнут чувством и кто какой имеет духовный дар. На это мне некоторые говорили: «Почему же все эти признаки тайных духовных даров не предъявляются вместе, в совокупности? Тогда бы не одно, но каждое слово молитвы проникалось бы единообразной восторженной интонацией молящегося»… Я отвечал на это следующим образом: «Так как благодать Божия разделяет дары премудро и различно каждому против силы его, как видно из Священного Писания, то кто может это испытать и входить ограниченным разумом в распоряжение благодати? Брение не состоит ли в полной власти скудельника и не властен ли он делать то или другое из брения?».

Дней пять провел я с этим старцем, и он понемногу стал укрепляться здоровьем. Время это так было для меня назидательно, что я не замечал, как оно летело, ибо мы в той каморке, как бы в безмолвном затворе, решительно ничем другим не занимались, как только тайно молились, призывая имя Иисуса Христа, или беседовали об одном же только предмете, то есть о внутренней молитве.

Однажды зашел к нам какой-то богомолец и очень сетовал, скорбел и бранил евреев, селениями которых он шел и терпел от них неприятности и обманы. До того он был на них ожесточен, что проклинал их и признавал даже недостойными их жить на земле по их упорству и неверию и, наконец, сказал, что он имеет непреодолимое отвращение к ним. Выслушав это, мой старец начал его вразумлять.

– Напрасно, друг мой, – сказал он, – ты так бранишь и проклинаешь евреев, а они такие же создания Божии, как и мы, о них надо сожалеть и молиться, а не проклинать их. Поверь, что омерзение твое к ним происходит от того, что