Откровенные рассказы странника духовному своему отцу - Сбоорник

любви Божественной, прилежно рассматривая самое пресовершеннейшее и преизящнейшее существо Божие и беспредельную Его любовь к человекам».

Вот теперь видишь, что причина прочитанных тобой грехов есть леность к мышлению о духовных предметах, погашающая чувство самой потребности оного. Если ты желаешь узнать и средства к побеждению этого зла, то всемерно старайся о просвещении духовном, достигай его прилежным занятием словом Божиим, учением святых отцов – размышлениями и духовным советом или собеседованием с мудрыми во Христе. Ах, любезный брат, сколько бедствий встречаем мы от того, что ленимся просвещать душу нашу словом истины, не поучаемся в законе Господнем день и ночь и не молимся о том прилежно и неотступно! А от этого и внутренний человек наш и гладен, и хладен, и истощен, не имея силы к бодрственному шествию путем правды к спасению. Итак, чтобы воспользоваться этими средствами, решимся, возлюбленный, сколько можно чаще наполнять ум свой размышлениями о предметах небесных, и любовь, излиянная свыше на сердца наши, разовьется и воспламенится в нас. Будем вместе с тем и сколько можно чаще молиться, ибо молитва есть главнейший способ и сильнейшее средство к нашему обновлению и преуспеянию. Будем молиться, взывая так, как учит святая Церковь: «Господи, сподоби мя ныне возлюбити Тя, якоже иногда возлюбих той самый грех!».

Со вниманием выслушав все это, я умиленно просил того святого отца исповедовать меня и сподобить святых Христовых Таин. Итак наутро, удостоившись причащения, я хотел возвратиться в Киев с этим благодатным напутствием, но тот добрый мой отец, намереваясь идти на днях в Лавру, оставил меня на это время в своей пустынной келье, дабы я мог беспрепятственно предаться молитве в том безмолвии. И подлинно, все эти дни я провел как бы на небе: по молитвам старца моего, я, недостойный, наслаждался совершенным успокоением. Молитва так легко и усладительно изливалась в сердце моем, что я в то время, кажется, забыл обо всем и о себе, только и помышлял я о едином Иисусе Христе!

Наконец, духовник возвратился, и я просил его наставления и совета, куда бы теперь продолжать мне страннический путь мой. Он благословил меня так: «Поди-ка ты в Почаев, поклонись там Чудотворной Стопе Пречистой Божией Матери, и Она направит стопы твои на путь мирный». Так я, с верою принявши совет его, через три дня и пошел в Почаев.

Не без скуки шел я верст 200, ибо дорога пролегала через корчмы и слободы еврейские и редко встречались христианские жилища. В одном хуторе увидел я русский христианский постоялый двор и, обрадовавшись ему, зашел туда переночевать и попросить на дорогу хлеба, ибо сухари мои подходили уже к концу. Здесь увидел я хозяина – старика, по-видимому зажиточного, и услышал, что он одной со мной Орловской губернии. Как скоро вошел я в горницу, то первый вопрос его был: «Какой ты веры?»

Я отвечал, что православной христианской.

– Какое у вас православие! – с усмешкой сказал он, – у вас православие-то только на языке, а в делах-то у вас басурманское поверье. Знаю, брат, вашу-то веру! Меня самого один ученый поп соблазнил было и ввел во искушение, и я пришел в вашу Церковь да, побывши полгода, опять возвратился в наше согласие. В вашу церковь соблазнительно прийти: службу Божию дьячки кое-как бормочут и все с пропусками и беспонятицей, а певчие-то по селам не лучше, как в корчмах, а народ-то стоит как попало – мужчины вместе с женщинами, во время службы разговаривают, вертятся по сторонам, оглядываются и ходят взад и вперед, так что не дадут спокойно и в тишине помолиться. Так что это за служба Божия? Это один только грех! А у нас-то как благочестиво служба-то: внятно, без пропуска, пение-то умилительно, да и народ-то стоит тихо – мужчины особо, женщины особо, и все знают, где и какой поклон положить по уставу Святой Церкви. Именно, как придешь в нашу церковь, то чувствуешь, что на службу Божию пришел, а в вашу церковь придя, не образумишься, куда пришел: в храм или на базар!..

Слушая это, я понял, что тот старик старообрядец, но так как говорил он правдоподобно, то я и не мог с ним спорить и обращать его, а только сам в себе подумал, что нельзя обращать старообрядцев к истинной Церкви до тех пор, покуда у нас не исправится церковное богослужение и не покажет сему примера, в особенности духовный чин. Старообрядец ничего внутреннего не знает, он опирается на наружности, а у нас-то и небрегут о ней.

Итак, я хотел отсюда уйти и вышел уже в сени, как неожиданно увидел в растворенную дверь в особой каморке человека, по виду не русского, лежавшего на кровати и читавшего книгу. Он поманил меня к себе и спросил, кто я такой. Я объявил ему. Вот он и начал говорить:

– Послушай, любезный, не согласишься ли мне, больному, послужить хоть неделю, покуда я при помощи Божией поправлюсь? Я грек, монах со святой Афонской горы, живший в России для сбора на обитель, и вот, возвращаясь к своему месту, сделался болен, так что и не могу ходить от боли ног, потому и нанял здесь эту квартиру. Не откажись, раб Божий! Я заплачу тебе.

– Не нужно мне никакой платы, я с усердием послужу Вам, чем могу, ради имени Божия.

Я так при нем и остался. Много наслушался я от него о душеспасительных вещах. Рассказывал он о святой Афонской горе, о великих там подвижниках и о многих отшельниках и затворниках. При нем было «Добротолюбие» на греческом языке и книга Исаака Сирина. Мы вместе читали и сличали славянский перевод Паисия Величковского с греческим подлинником, причем он отозвался, что нельзя точнее и вернее перевести с греческого, как переведено Паисием на славянский язык «Добротолюбие». Как я заметил, он беспрестанно молился и искусен был во внутренней молитве сердца (и чисто говорил по-русски), то и расспрашивал его по этому предмету. Он с охотой рассказывал о сем, и я слушал со вниманием, даже и записал многие слова его. Вот, например, он толковал о превосходстве и величии Иисусовой молитвы так:

– Величие Иисусовой молитвы, – говорил он, – открывает даже сама ее форма, которая состоит из двух частей: в первой из оных, т. е. «Господи Иисусе Христе, Сыне Божий», вводит разум в историю жизни Иисуса Христа или, как выражаются святые отцы, «сокращает в себе все Евангелие», а во второй части, т. е. «помилуй мя грешнаго», представляет историю нашей немощи и греховности. Притом замечательно, что нельзя премудрее,