Брегет хозяина Одессы - Ольга Баскова

– Хорошо, но вы взамен дайте нам бумагу, по которой владеете землей в Крыму.

Генуэзский советник почесал затылок, попросил несколько дней на раздумье и вернулся в свое княжество. Его не было целую неделю, и горцы радовались: дескать, теперь их соседи начнут договариваться о мире на других условиях. Но через неделю советник прибыл, чтобы сообщить: они готовы отдать все за мир, кроме этой бумаги.

– Вы дорожите этой бумагой так же, как мы дорожим святыней, – сказал горский князь. – Давайте договоримся на других условиях.

Однако генуэзцы не захотели и решили отобрать колыбель силой. Разгорелась новая война, но народ не хотел отдавать им свою святыню. И тогда решили спрятать ее так, чтобы ни один враг никогда не отыскал ее. Князь с небольшой группой доверенных людей отправился к пещере на горе Басман. В глубь пещеры вошел он один, поднял колыбель над головой и воскликнул:

– Могучие духи! Мой народ доверяет вам самое дорогое. Его хотят отнять. Если нас одолеют, храните эту святыню для грядущих поколений.

И послышался громкий голос:

– Да будет так.

– Если кто-то с чистым сердцем найдет святыню, пусть обладает ею, – продолжал князь. – А еще я прошу помощи для своего народа.

Сергей слушал как завороженный. Он ощущал воздействие волшебной силы гор и живо представлял черноволосого князя в одежде ратника, его горящие решимостью глаза… Звонкий голос Риты будто поднимался над вечностью:

– И в этот момент к нему приблизился старец в белой одежде и сказал: «Твой народ переживает тяжелые дни, но все у вас будет хорошо, несмотря на то что вы испытаете еще много горя. А генуэзцы исчезнут без следа с этой благословенной земли».

– Догадываюсь, как закончилась легенда, – тихо сказал Сергей. – Горцы победили генуэзцев, но колыбель осталась в пещере.

Рита покачала головой:

– Нет, не угадал. Генуэзцы разбили горцев и изгнали с родной земли. Они долго и упорно искали золотую колыбель, но ничего не нашли. А потом сюда хлынули орды монголо-татар, навсегда изгнав генуэзцев. – Она загадочно улыбнулась – так улыбается Джоконда в Лувре. – Знаешь, среди наших геокешеров находились отчаянные люди, которые облазали все окрестные пещеры в поисках золотой колыбели, но одни не нашли ничего (видимо, искали не с чистым сердцем), а другие – нашли свою смерть, – она хлопнула в ладоши: – Смотри, мы уже пришли.

– Но где же… – Сергей оторопел. – Где же храм? Это же развалины…

– Да, от него остался один фундамент, выложенный из камней, – пояснила девушка. – Местные жители сделали этот крест, – она указала на тонкий крест, возвышавшийся над камнями. – Сюда приходят с молитвами, видишь иконы?

В углублениях недалеко от креста стояли две иконы – Божьей Матери и Христа Спасителя.

Ивашов в раздражении закусил губу:

– Отец не мог здесь ничего оставить. Посмотри на камни. Они не похожи ни по цвету, ни по форме на тот, что на снимке. Зря мы сюда пришли.

– Нет, не зря, – откуда-то из зеленых кустарников вынырнул мужчина с длинной бородой, одетый как сельский житель. Его большие серые глаза излучали свет и доброту. – Напрасно вы, молодой человек, сетуете, что сюда пришли, – начал он спокойным размеренным голосом, – вы ничего не знаете об этом месте. Каждый, кто приходит сюда с чистыми помыслами, получает дар Божий – понимание себя, своего внутреннего мира, и возможность изменения без воздействия на мир внешний. Если вы пришли не с чистым сердцем – ничего не получите. Придете пустыми – и уйдете ни с чем, а придете с другими помыслами – получите все. Себя, наконец, услышите, укажет вам Бог на то, что раньше не так делали. Впрочем, если вам это не нужно – ступайте подобру-поздорову.

Не обращая больше внимания на застывших от удивления молодых людей, он подошел к иконам, опустился на колени, поцеловал их и принялся неистово молиться. Рита тоже встала на колени, приложившись лбом к белым, не испорченным мхом камням, и Сергей последовал ее примеру, сам не зная почему: будто какая-то сила заставила его отдать дань этому священному месту.

К своему удивлению, он почувствовал, как его охватывает странное чувство – он бы назвал его раскаянием, да, точно раскаянием, – ведь именно так называется сожаление о содеянном. Он вспомнил мать, свое отношение к ней. Безусловно, когда она тяжело заболела, Сергей доставал дорогие лекарства, делал все, чтобы ее вылечить. Но когда женщина была здорова, уделял ли он ей достаточно внимания? Сколько раз он обнимал ее, когда она, усталая, приходила с работы, сколько теплых слов говорил ей? Разве он интересовался ее работой, спрашивал, плохо ей или хорошо, предлагал свою помощь? Он бесконечно виноват перед ней, этой женщиной, которая в одиночку вырастила и воспитала его.

От матери его мысли перенеслись к отцу, и Сергей почувствовал себя бесконечно виноватым и перед этим человеком. Раньше Ивашов уже ловил в себе какие-то признаки этого чувства, но теперь оно нахлынуло на него огромной волной, и он осознал, что не только отец виноват в том, что они не виделись с момента развода. Сергей сам никогда не хотел этой встречи, постоянно злился на Олега Григорьевича, считал, что молоденькие дивы ему милее родного сына. Почему так заведено, что взрослый человек должен сделать первым решающий шаг? Почему, уже повзрослев, Сергей все равно не хотел общаться? Он не желал никакого сближения и тогда, в кафе. Кто знает, убийство отца – не расплата ли за грехи обоих – отца и сына?

Местный житель, светлый бородач, уже закончил молиться, встал, перекрестил широкий лоб и отправился по тропинке вниз, будто растворился в легкой дымке. Рита тоже поднялась с колен, а Сергей не шевелился, лишь его губы бормотали что-то, похожее на просьбу о прощении. Встревоженная, девушка дотронулась до его вздрагивавшего плеча.

– Сережа, что с тобой?

Он будто очнулся, посмотрел на нее невидящим взглядом и вдруг улыбнулся. Рита впервые видела такую светлую и добрую улыбку на его губах.

– Где этот человек? – Он поискал глазами бородача. – Уже ушел? Жаль, я хотел сказать ему спасибо. Я пришел сюда неготовым, с камнем за пазухой, а ухожу просветленным.

Он встал, выпрямился, и Рите показалось, что молодой человек стал выше ростом. Глаза его излучали доброту и нежность.

– Я почувствовал Бога, – сказал он воодушевленно, – и он заставил меня раскаяться. Ты знаешь, как это здорово – раскаяться в плохих поступках. Здорово – потому что ты чувствуешь себя заново родившимся. У меня бывало такое ощущение. Ты идешь потный, грязный, усталый и оказываешься на пляже, сбрасываешь одежду, которая стягивает тебя, как обруч, кидаешься в воду – и будто заново родился. Уходит усталость, уходит тревога, уходит грусть… У Лермонтова есть такое стихотворение «Когда волнуется желтеющая нива». Последняя строфа так точно отражает мое состояние! – Он поднял руки к небу и процитировал:

Да, Риточка, – продолжал он, дыша полной грудью, – я впервые почувствовал Бога. И мне не важно, что мы не нашли здесь то, что искали. Мы – или я – нашли неизмеримо больше.