Диадема Марии Тарновской - Ольга Баскова

Полтава, 1893 год

Пансион благородных девиц

– Мария, вы спите? Мария! – Худенькая смуглая девочка с волосами цвета воронова крыла и маленьким птичьим личиком на цыпочках подошла к кровати и коснулась белоснежного плеча подруги. – Мария, просыпайтесь. Агнесса Карловна только что заглядывала к нам. Теперь ее долго не будет.

Та, которую она назвала Марией, дернулась под тонким одеялом, совсем не согревавшим в морозные дни, и приподняла хорошенькую головку.

– А? Что случилось?

– Вы и вправду заснули? – Аглая покосилась на соседнюю кровать, где посапывала самая примерная пансионерка – Елена Кадышева, дочь богатого купца. – Подвиньтесь, мне холодно. Ноги зябнут.

Мария лениво зевнула и подняла одеяло, давая подруге возможность юркнуть к ней в кровать.

– Ой, какая вы ледяная, Аглая!

Чернявая девочка прижалась к ней всем худеньким, дрожащим телом:

– Знаете, дома я спала под ватным одеялом. А тут… Наверное, такие тоненькие одеяльца дают солдатам… Но мы же не солдаты. Почему нас содержат в спартанских условиях?

Мария вздохнула, думая, что Аглая была права. В спальне воспитанниц благородного пансиона температура редко поднималась выше шестнадцати градусов, и одеяла, больше напоминавшие покрывала, не спасали от леденящего холода.

– Дома я редко вставала раньше девяти. – Аглая сладко потянулась и горестно вздохнула. – Жаль, что папенька обеднел и был вынужден отдать меня сюда.

Мария сжала ее холодную маленькую ручку:

– Что делать, Аглая! Мне самой здесь не по нраву. Но мои родители, как и ваши, не могут нанять мне преподавателей. Они считают, что мне очень повезло учиться здесь, и молятся за государя, который решил, что такие, как мы, из обедневших дворянских семей, должны получать образование бесплатно.

– Бесплатно! – фыркнула Аглая. – А кого из нас готовят? Домашних учительниц? Вы не считаете эту профессию унизительной? Что до меня, я ни за что не пойду воспитывать богатых ожиревших барчуков.

Мария снисходительно улыбнулась:

– Дело ваше, Аглая. Может быть, вы выйдете замуж и не будете ни в чем нуждаться. И тогда ваше прекрасное образование позволит вам блистать в свете.

Аглая хмыкнула и сунула в рот кулачок, чтобы не расхохотаться.

– Ладно, хватит об этом. Расскажите лучше о вашем романе с господином Насоновым. Вы обещали, обещали, обещали!

– Да тише вы, всех разбудите! – Лицо Марии приняло мечтательное выражение. – Представляете, он наконец сказал, что любит меня.

– Так и сказал? – в простодушной реплике Аглаи не слышалось и тени сомнения, и Мария продолжала:

– Помните, тогда, во время обеда… Я поела быстрее всех и вышла, а он схватил меня за руку…

– И никто не видел? – удивилась подруга.

Мария поморщилась:

– Ну, он не глупец, чтобы сделать это у всех на глазах. Разумеется, нас никто не видел… Так вот, господин Насонов схватил меня за руку и прошептал: «Жить без вас не могу… Только вы можете составить счастье моей жизни».

– Каков! – недовольно пробурчала Аглая. – У него же жена и трое детей. Разве не они его счастье?

Подруга фыркнула:

– Вы же видели его жену. Она бледная и бесцветная, как луна. Думаю, он был вынужден на ней жениться. Наверняка здесь какая-то неприятная история.

– Может быть, – согласилась Аглая, которой безумно хотелось узнать, что произошло дальше. – Итак, он схватил вас за руку и признался в любви. И что же потом?

– А потом появилась эта несносная Агнесса Карловна, и он выпустил мою руку, прошептав: «Я найду способ увидеться с вами». – Голос Марии сорвался, но не от волнения, как подумала Аглая, а оттого, что ее разговор с господином Насоновым был чистейшей выдумкой.

Мария О’Рурк часто сочиняла подобные истории и почти верила, что это происходило на самом деле. Странно, но у ее подруг, кроме недоверчивой Анастасии Бужинской, дочери тайного советника, никогда не возникало мысли усомниться в ее словах.

Мария слыла первой красавицей полтавского пансиона благородных девиц: высокая, стройная, с безупречно белой кожей, правильными чертами лица, густыми волосами медно-рыжего цвета и огромными голубыми глазами. Ее подругам казалось, что в такую невозможно не влюбиться. И неудивительно, что неприступный господин Насонов, молодой учитель математики, недавно появившийся в пансионе, потерял голову и был готов забыть о своей семье.

– Жаль, что он немного косой, – вздохнула Аглая не без мысли, что, кроме математика, ни один мужчина, работавший в пансионе, не заслуживал внимания – все остальные были пожилые и суровые.

Впрочем, в подобные учебные заведения других и не принимали, опасаясь за репутацию пансионерок. Классные дамы тоже не блистали красотой: старые девы, а значит, неудачницы в жизни, они напоминали высушенных ископаемых ящеров.

– Ты же знаешь, что он самый красивый мужчина в нашем пансионе, – вставила Мария. – Косоглазие его ничуть не портит. Кстати, я его не замечаю, потому что сама люблю нашего математика без памяти.

– Я помню, вы даже проглотили кусочек мыла, чтобы доказать свою любовь. – Аглая дернулась под одеялом.

– Верно, проглотила, – согласилась О’Рурк. – После этого у меня был легкий жар, но я все вытерпела. Когда любишь человека…

– Вы удивительная, – выдохнула Аглая с восхищением. – Вы…

– Хватит, – раздался голос Анастасии с соседней кровати – Вы мешаете спать… Завтра я пожалуюсь на вас Агнессе Карловне, и она вас накажет.

– Уже ухожу. – Легкая, как птичка, Аглая вынырнула из-под одеяла и засеменила к себе, ежась от холода.

Юркнув в свою кроватку с железной панцирной сеткой, она несколько минут ворочалась и кряхтела, пока здоровый сон не сморил ее.

Мария еще долго не могла заснуть. В последнее время она все чаще стала задумываться о своем будущем, и оно рисовалось ей безрадостным. Благородное происхождение уже ничем не могло ей помочь. Когда-то дворянский род графов О’Рурков (его корни уходили к ирландской королевской династии), представителем которого являлся ее отец, был очень влиятельным в России, но к девятнадцатому веку утратил свои позиции. Семья влачила полунищенское существование, и родители обрадовались, когда появилась возможность дать дочери бесплатное хорошее образование.

Так Мария оказалась в пансионе благородных девиц, в стенах строгого белого здания, построенного в классическом стиле. Сначала ее решительная и свободолюбивая натура противилась строгим правилам закрытого учреждения. Ее коробило, что все девушки были одеты одинаково, с одинаковыми гладкими прическами (маленьких вообще коротко стригли), ее тошнило от иностранных языков, зато она обожала историю и арифметику, скорее не саму арифметику, а молодого косоглазого учителя, пусть и несвободного.