Кольцо из фольги - Маша Трауб

за что. Обещал заботиться о каждой кобыле как о родной дочери. Но… Жорик за копейки вынужден был продать дом вместе с сараем, просторным, добротным. Ютился на краю села в какой-то лачуге. И, конечно, к лошадям его больше не подпускали. Ни к какому скоту, хотя он готов был пасти хоть баранов, хоть коров. У Жорика осталась только Зорька. Тоже в наказание. Как напоминание о преступлении, которое он совершил. Жители села следили за тем, чтобы Зорька была сыта и напоена. Могли вдруг прийти с проверкой. И если Жорик не поменял воду или не задал свежей травы, в следующий раз его обещали убить. Он знал, что обещание – неголословное, поэтому о старой кобыле заботился честно и усердно.

Сейчас Жорик с Зорькой развозили на телеге продукты с базара, доставляли муку или сахар. Выполняли мелкие поручения всех жителей села. Отвезти, привезти. Служба доставки, как сказали бы сейчас. За это Зорька получала лучший корм, а Жорик – незамысловатую еду. Деньги ему не платили. Зорька все чувствовала. После исчезновения жеребчика ходила грустной, понурой, головы от земли не поднимала. Раньше, когда подбегали дети с морковкой или яблоком, откликалась, тыкалась мордой и, казалось, даже улыбалась. Иногда вдруг начинала скакать, как молодая кобыла, резвиться. Но потом будто приняла свою судьбу, участь, которую не могла выбирать. Только иногда вот так застывала на путях или еще где, могла заупрямиться, брыкнуть копытом, если хозяин выходил из себя и доставал хлыст. Зорька замирала на месте, и никакая сила не могла ее сдвинуть. Потом вдруг мотала головой и шла дальше, будто ничего и не было. Однажды она остановила поезд. Немыслимое событие. Кобыла встала прямо на железнодорожных путях. Поезд гудел, но Зорька не двигалась. Возможно, хотела умереть. Моя бабушка тогда назвала ее Анной Карениной. Хорошо, что ехал товарный, медленный. Успел затормозить перед Зорькиной мордой. Та посмотрела равнодушно, но с места так и не сдвинулась. Жорик уже чуть не плакал. Зорька, постояв еще немного, всхрапнула и медленно поцокала дальше, освободив пути.

В тот день, когда мы с мамой шли к бабушкиному дому, Зорька стояла на переезде и спокойно щипала траву. Жорик хлестал лошадь по давно не чувствующим боли бокам.

– Надеюсь, Зорька тебя переживет, – заметила мама, проходя мимо. – Бедная кобыла.

– Что? – Жорик будто призрака увидел, который еще и говорил.

– Да, это я. Хватит ее мучить. Себя по бокам хлыстом отходи, – заявила мама. – Увижу еще раз, сама тебя так отхлещу, что ни сесть, ни лечь не сможешь.

Мне она велела достать яблоко и дать Зорьке. Я не боялась домашних животных – ни коров, ни баранов, ни коз, ни гусей, норовивших ущипнуть. Петухов, которые, кстати, клюются очень больно, тоже не боялась. А вот с лошадьми дела не имела. И как нужно кормить их яблоком – не знала. Но маму ослушаться боялась. Так что взяла яблоко и подошла к Зорьке. Протянула его на ладони, надеясь, что лошадь не откусит мне руку. Но Зорька посмотрела мутным взглядом, взяла яблоко аккуратно, даже нежно. Я почувствовала на руке теплые губы, дыхание. Было совсем не страшно. Я порылась в кармане и нашла кубики сахара. Бабушка настаивала, чтобы я всегда носила с собой сахар на случай, если мне станет плохо. В детстве в селе я считалась достаточно болезненным ребенком – то у меня тепловой удар, то в обморок падаю от переизбытка эмоций, то кричу по ночам от приснившихся кошмаров. Бабушка считала, что все дело в городской жизни. А вот если бы я жила в деревне, ничем бы не болела. Каждый раз, отправляя меня к маме в Москву, бабушка заклинала, чтобы я носила с собой кусковой сахар. Если станет нехорошо, надо съесть кусочек.

Зорьке понравился сахар. Мы пошли дальше. Зорька последовала за нами. Жорик ее догнал, но свернуть на другую дорогу так и не смог, и на пороге бабушкиного дома мы появились вместе с лошадью.

– Господи, Ольга, ты хоть раз можешь нормально приехать? А Маша где? Это кто? Зорька, что ли? – ахнула бабушка, увидев, как в калитку заходит мама и заглядывает лошадиная голова.

– Маша на огород побежала за морковкой. Зорьку покормить, – ответила мама. – Я устала как собака. Вино есть?

– Ох… значит, и Жорик здесь. Надеюсь, ты ему ничего не сделала? – Бабушка всплеснула руками.

– Нет, но собиралась. Он опять Зорьку хлестал, – ответила мама.

– Ох, точно разговоры пойдут. Скажут ведь, что ты Жорика отхлестала и Зорьку у него забрала. Ну почему, как только ты появляешься, сразу скандалы начинаются? – причитала бабушка.

– Зорька сама за нами пошла. Я ее не звала, – пожала плечами мама.

Бабушка выбежала за ворота. Я кормила Зорьку морковкой, яблоками и сахаром. Жорик сидел на земле и тихо постанывал, обхватив голову руками. Соседи, конечно, уже узнали, что Ольга увела у Жорика Зорьку, и пришли лично в этом убедиться.

– Мария, уважаемая, все что хочешь для тебя сделаю. Отвезу, привезу, только прекрати это! – взмолился Жорик, увидев мою бабушку. – Мало Ольге своего позора, так она и меня опять…

– Ох, Жорик, ты вон уже седой совсем, а ума так и не нажил, – покачала головой бабушка. – Ольга за свой позор сто раз ответила, а ты со своим сам разбирайся.

Бабушка обняла меня и увела в дом. Зорька постояла еще немного и поцокала за хозяином.

– Бабушка, а что мама Жорику сделала? Почему «опять?» – спросила я.

– Ох, зачем я тебя научила слушать внимательно? Зачем ты слова чувствуешь? – ахнула бабушка. – У матери своей спроси. Захочет – расскажет.

Мама, конечно, тогда ничего не рассказала. И сделала это только годы спустя.

Раньше, в ее молодости, в селе проводились скачки. Съезжались из дальних сел, поселков. На лучших конях приезжали. И целые представления устраивали – джигитовки. С саблями, кинжалами. В моем детстве этого уже не было. А тогда… Жорик считался чуть ли не конезаводчиком. У него было четыре жеребца. И на всех соревнованиях его жеребцы побеждали.

– Никто не мог понять, почему жеребцы Жорика свежие, бодрые, а остальные вялые, еле ноги передвигают. Но проследили, узнали. Жорик ребят молодых и дурных подговаривал. За деньги те других лошадей водой поили. Пробирались в стойла и перед скачками давали и поесть, и напиться вдоволь. А какой конь побежит с полным брюхом? Обман раскрылся. Никто не хотел иметь с Жориком дел. Жеребцов ему пришлось продать. А потом перестали устраивать скачки, время было тяжелое. Жорик дом продал, чтобы Зорьку купить и нескольких жеребцов. Вроде бы воспрянул духом. Но тут как? Уже и люди умерли или уехали, которые помнили, как все было. И годы прошли. А слухи живут. Да и Жорик