Исцеление любовью - Кэтрин Стоун
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Он лежал на операционном столе, как голливудская звезда первой величины во время массажа. Разница заключалась разве что в полотенцах и простынях. Джесс был завернут в стерильные хлопковые простыни. А звезды Голливуда при массажах удостаивались шелковых.
Глаза Джесса были закрыты. За все время операции ни один мускул на его лице не дрогнул. Лишь крепко сжатые с самого начала челюсти указывали на боль, которую он испытывал.
…Когда все было закончено, Джесс чуть приподнял голову с подушки и спокойно спросил:
— Вы не хотите взять еще мозга? Вдруг этого окажется недостаточно.
Шеридан изумленно посмотрел на Кэтлин, которая была удивлена ничуть не меньше.
— Не скажу, чтобы я был в восторге от подобной идеи, — ответил Стивен. — Посмотрим. Если действительно это окажется необходимым, то подумаем. Но не сейчас. Как вы себя чувствуете? Накануне у вас взяли довольно много крови.
— Я прекрасно себя чувствую, доктор Стивен.
— Извините, дорогой, но вы лукавите. Или же еще не пришли в себя. Так или иначе, очень скоро вы почувствуете недомогание.
— Но вы не ответили на мой вопрос, доктор. Что, если взятого мозга окажется недостаточно? Такое может случиться?
— Может.
— И тогда вы обязательно мне позвоните. Обещаете?
— Конечно.
— Спасибо вам, доктор Шеридан.
— Это вас надо благодарить за беспримерное мужество. А сейчас вас перевезут в палату. Если почувствуете себя плохо, то сразу же попросите вызвать меня.
— Спасибо, Стивен!
Доктор Шеридан улыбнулся и вышел из операционной. Ассистентка последовала за ним. В тот же момент Кэтлин оказалась около постели Джесса.
— А теперь скажите мне правду: как вы себя чувствуете?
— Отлично!
— Повторяю, я хочу знать правду!
— Я и говорю правду.
— Боже мой, с вами просто нельзя иметь дела!
— Возможно.
— Ладно. Полежите спокойно несколько минут. Я схожу за чистой простыней.
Кэтлин вышла. Когда она вернулась, то увидела Джесса стоящим около операционного стола и озирающимся по сторонам.
— Что случилось? — с тревогой спросила она.
— Ничего. Просто я решил одеться.
— Вы не должны этого делать!
— А я считаю, доктор, напротив — должен! Вы сами это отлично знаете. Потому и вышли из комнаты, чтобы меня не стеснять.
— Я вышла для того, чтобы сменить простыню. Вы теперь должны лежать. И лежать долго, чтобы не возобновилось кровотечение. Разве доктор Шеридан не предупредил вас?
— Предупредил, но я полнейший болван и ничего не понял. А сейчас мне надо торопиться, чтобы успеть на самолет.
— На самолет? Какой еще самолет?
— Который доставит меня назад в Мауи. Вы помните, я рассказывал вам о будущей миссис Лев?
— Помню. Она что, должна сегодня прибыть?
— Не сегодня, но довольно скоро.
— Послушайте, вы должны весь сегодняшний день провести в постели. Я говорю совершенно серьезно!
— Это очень заманчивое предложение, доктор. Но, к сожалению, у меня есть обязательства. Так что, Кэтлин, я исчезаю отсюда.
— Вы собираетесь идти пешком в гостиницу?
— Но ведь она рядом — через улицу!
— Наверное, все же мне лучше пойти с вами.
— Боитесь, как бы я не истек кровью по дороге? Весьма благородно! Но не стоит беспокоиться. Все будет хорошо. Лучше ответьте мне на один вопрос перед уходом.
— Какой?
— Вы знаете доктора Фрэнка Фаррелла?
— Это один из моих коллег. А почему вы о нем спросили?
— Я читал некоторые из его статей. Они показались мне очень умными и интересными. Правда, я не врач…
— Фрэнк потрясающий специалист. И как практический хирург, и как кабинетный ученый. Многое из его книг и журнальных статей вы могли бы с успехом использовать в своих романах.
Кэтлин хотела добавить, что Фаррелл специализируется в основном по детским болезням, но удобно ли было вести подобные разговоры в операционной? К тому же Джесс выглядел довольно усталым.
— Ну, я ушел, Кэтлин! — сказал он и уверенной походкой направился к двери.
Джесс действительно ушел. Подождав несколько секунд, Кэтлин последовала за ним. Но вышла на улицу через другой ход и, поднявшись на четыре ступеньки затейливой конструкции из стекла и стали, прозванной «мостом к небу», стала наблюдать. Ей были хорошо видны главные двери больницы, из которых только и мог выйти Джесс. Кэтлин рассчитала, что если он не появится через тридцать секунд, она тут же бросится назад в отделение. Ибо это могло означать, что Джесс потерял сознание, упал и лежит в луже крови. А может быть, и разбил при падении голову…
Однако Джесс появился уже через двенадцать секунд. Стройный, элегантный, грациозно переступавший мягкими лапами лев. Далее своим натренированным глазом врача, зная, какую экзекуцию претерпел Джесс менее часа назад, Кэтлин не могла заметить и намека на прихрамывание или неуверенность в его походке.
Кэтлин охватило чувство радости вместе с проблеском надежды. Конечно, оптимизм мог оказаться преждевременным. Но во всех случаях подобная бодрость Джесса-донора сразу же после болезненной операции говорила о его богатырском здоровье. А это, в свою очередь, могло в какой-то степени служить гарантией, что его сильная кровь окажется спасительным эликсиром для смертельно больного брата.
И все же…
Подожди, Джесс, не уходи!
Кэтлин готова была бежать за ним вслед. И только рассудок, приученный к трезвому мышлению, удержал ее от подобного бесстыдства. Она подумала, что может уподобиться героиням романов Слейка, которые всегда, очертя голову, неслись за героями. Но ведь она-то не выдуманная, а живая женщина! И еще неизвестно, как отреагирует на такой безрассудный поступок не писатель Грейдон Слейк, а Джесс Фалконер! Во всяком случае, Кэтлин могла себе представить, какое изумление отразится в его темно-зеленых глазах!
Но ведь эти глаза заблестели при ее словах о необходимости провести весь день в постели. Правда, Кэтлин вкладывала в них несколько иной смысл, нежели Джесс!
Впрочем, он в любом случае должен был воспринять их как шутку. Хотя Кэтлин пока еще не научилась читать мысли Джесса Фалконера. Но имеет ли это значение сейчас? Ведь он уходит…
Останься Кэтлин на борту «Королевы Елизаветы-2», она сошла бы на берег только в Нью-Йорке. И если бы успела на самолет, вылетающий в девять утра без промежуточных посадок до Лос-Анджелеса, то появилась бы в больничной палате Патрика Фалконера только в час дня.
Теперь же она прилетела гораздо раньше.