След черного волка - Елизавета Дворецкая

Лютомер слушал, иногда кивая: таких сказаний было очень много, и обычно они украшались множеством подробностей.

– Только от рода его никого уже не осталось, – окончил Зимобор. – Город сперва звался Белославлем, но потом столько раз его наши и полотеские князья друг у друга отбивали да своих воевод сажали – от Белославля одни сказания и сохранились. Теперь‑то, дадут боги, нам и детям нашим на этих рубежах воевать не придется. Я о других тревожусь…

– О каких? – задумчиво спросил Лютомер.

Сказание было правдиво: из‑под вала тихо стонали неупокоенные души погибших в сражении, непогребенных и заваленных обломками горящих стен. Причем среди них была и одна совсем молодая девушка.

– О ваших рубежах с вятичами. Ты ведь знаешь, что их летошный год хазары разбили?

– Нет. – Лютомер тряхнул головой, отгоняя призраки, и с любопытством посмотрел на смолянского князя. – Разбили?

– Той еще зимой в Смолянск киевские купцы приходили, рассказали. Меня самого тогда там не было, я недавно узнал. Разбил Урус‑каган и Святомера гостиловского, и Воислава лебедянского. Про Святомера говорили, что он не то убит, не то ранен, сами толком не знали.

– Что же ты молчал? – вырвалось у Лютомера.

Но тут же он овладел собой, стараясь не показать, как сильно забилось сердце при этом неожиданном известии. Хотя сам еще не понял, какая ему здесь печаль.

– Я думал, у вас об этом лучше знают. Вы к ним ближе сидите.

– Не дружим мы со Святомером. Хотя… похоже на правду. Его братанич Ярко должен был сватов прислать осенью за моей сестрой, а не прислал. Видать, не до свадеб было. Да и жив ли зять мой неудалый?

Лютомер покачал головой: даже если сам княжич Ярогнев цел и невредим, невесты своей ему уж точно не видать.

– Поэтому, братец, вот о чем нам надо подумать, – продолжал Зимобор. – Первое дело, разузнать, что у них там происходит, у вятичей. Второе дело, если они разбиты и данью обязаны, надо от хазар как‑то заслоняться. А то ведь те и дальше могут пойти. Да еще и вятичей с собой поведут!

– Я слышал, хазарам самим не до того. У них там свои князья передрались, даже до наших лесов слух доходит.

– Это верно, война у них идет нешуточная. Сражаются два каганских рода. Первый – род кагана Калги, они иудейскую веру приняли и свой народ нудят старых богов забыть.

– Да что ты говоришь? – Лютомер слышал об этом в первый раз. – Своих богов забыть, а чужого принять? Где такое видано?

– Многих уже уговорили, особенно среди знати. У их князей и имена теперь не хазарские, а жидовские.

– Имена жидовские? – Лютомер многое мог себе представить, но такой выверт не укладывался у него в голове. – Это что же, они вроде как своих предков на чужих, иноплеменных заменили? Притворяются, будто заново родились от других родителей? Ни один волхв не может Огненную реку вспять поворотить, это я тебе точно говорю. Да что там волхв – ни один бог не может! А если бы смог, то на этом белый свет и кончился бы. Свои предки в них возрождаться не будут больше, а чужих не приманишь – закончатся такие роды и племена. У дерева вершину обруби – пень новую поросль даст, а корни подруби – и ствол, и ветки засохнут. О чем они думают? Сами себе погибели желают?

– А мне почем знать, чего они желают? – Зимобор развел руками. – Самому чудно. Но что слышал, то и говорю. Но и хазары ведь не дураки, потому у них война и идет. Не все хотят своих предков покинуть. Второй род – от кагана Кабана, что когда‑то, сто лет назад, Калгу убил. Они старых богов держатся, и лет десять уже правит хазарами из этого рода Урус‑каган. Чтобы войну выдержать, он уж у греков и хоросанцев помощи просил, те ему войском и серебром помогли. Но мы с тобой сами князья и знаем: княжеские драки стоят дорого. Люди, кони, оружие, хлеб! Хоть хазары и богаты, но война и их без рубахи оставит. Как бы не потянулись они к нам за данью, чтобы было на что воевать. И надо им по рукам дать вовремя, чтобы неповадно было. Жаль все же, что твоя сестра за Бранемера дешнянского не пошла. Он был бы зять тебе, и Буярушка мой тоже, и были бы мы с вами втроем все равно что родные братья. Кто бы нас тогда одолел?

– Нас и так без масла не съешь! Не девки наши воевать пойдут, а мы – ты, да я, да князь Бранята. Даст Перун, справимся.

– Верно говоришь: мы не девки. – Зимобор пристально взглянул на него. – Не будем на укладке сидеть да в окошко глядеть, не едут ли сваты.

– Уж не думаешь ли и ты меня сватать на хазар идти? – Лютомер рассмеялся, поняв намек.

– Делать мне нечего! У меня, чай, дома жена молодая! Я другое задумал. Слышно, хазары крепости каменные строят на притоках Дона, так и мы будем строить. Только не каменные, и у себя, на нижней Угре. Давай уговор: твоя земля, мой воевода с дружиной, я его кормить буду, а твои угряне ополчение соберут и с ним выступят, если будет надо.

– На нижней Угре?

– Где она в Оку впадает и твоя земля кончается. На Оку не пойдем… пока. А там видно будет. И хорошо бы послов к вятичам снарядить – разведать, что у них и как, сильно ли разбиты, чего обещали, есть ли у них мир с хазарами или нет.

– Раз такое дело… – Лютомер посмотрел на него, – я сам съезжу.

* * *

Тот, кто впервые видел Секача – его низколобое лицо с маленькими, глубоко посаженными глазками и дремучей бородой, его кряжистую фигуру с ожерельем из кабаньих клыков на груди и кабанью шкуру на плечах, – и не подумал бы, что у него может быть дом и хозяйство, как у всякого. Казалось, этот дикий человек должен жить под кустом – ну, может, зимой забирается ночевать куда‑нибудь в стог, а то и в берлогу. Однако же ничего подобного. У Секача был не только обычный человеческий дом, но целый двор с погребом, клетью, баней, хлевом и всем, что полагается. Более того – у него имелась семья, жена, и не украденная где‑нибудь темной ночью или схваченная за косу в дыму набега, а честью высватанная из хорошего смолянского рода. Правда, от нее родились его младшие дети, а старший сын, Красовит, родился от пленницы‑булгарки, добытой Секачом еще в юности во время похода на Юлгу. Лет семь назад взяв первую жену, Красовит поставил себе избу здесь же, на отцовом дворе. Они с отцом почти всегда бывали дома по очереди и так же присматривали за общим хозяйством.

Сегодня молодой воевода Красовит вернулся поздно. Уже стемнело, но Смолянск не затихал. Князь Зимобор приехал с молодой женой, и по всему селению шла гульба. Свадьбу уже отпраздновали в доме тестя, но разве мог Зимобор обидеть собственную старейшину, лишив участия в столь счастливом событии? Пиры загудели по новой, и опять старший Перунов жрец Здравен ухватом снимал белую паволоку с головы молодой княгини, а смоляне радостно кричали: «Хороша, хороша!»

Дома почти никого не было: Секач с последней женой, уже второй Красовитовой мачехой, младшие братья – все остались на пиру. А ему хотелось тишины, чтобы спокойно все обдумать. Этим вечером он узнал слишком много нового…