Сокровищница ацтеков - Томас Жанвье

Едва цепи с громким плеском упали в воду и мы смекнули, в чем дело, с наших лодок снова раздался приветственный клич, который перешел в настоящий рев торжества, когда Рейбёрн бесстрашно спрыгнул с парапета в озеро, а за ним последовали Тицок и Янг. Действительно, со времени славного подвига Горация у римских ворот никто не отваживался на такой смелый шаг и никому он не удавался с таким блеском. Я пришел в неистовый восторг и кричал «браво!», пока не надорвал себе горло. Наша лодка стояла у самой стены, где мы готовились топить караульных, если бы они всплыли на поверхность, и нам не стоило большого труда вытащить из воды троих героев. Потом мы пустились догонять остальную флотилию, так как неприятель, появившись на стене, принялся швырять в нас тяжелыми камнями и пускать нам вдогонку дротики. К счастью, ни один камень не задел нашу лодку и, благодаря ее быстрому ходу, только двое наших людей были убиты метательными копьями. Таким образом мы благополучно избегли опасности, отделавшись самой незначительной потерей, тогда как вражеская сторона потеряла в этой битве около сорока человек, утонувших в озере или заколотых. Своим спасением мы были обязаны тому, что наши враги вооружились на скорую руку, рассчитывая сражаться с нами на близком расстоянии, и не запаслись ни луками, ни пращами. В противном случае из нас не уцелел бы ни один человек.

Промокшие до нитки, Рейбёрн и Янг прежде всего очутились в моих объятиях. Затем и фра-Антонио бросился горячо обнимать их. Храбрость наших друзей привела францисканца в совершенный экстаз. Отважный по природе, он умел ценить в других это качество. Осыпая товарищей похвалами – хотя в сущности такой подвиг был выше всяких похвал, – я, разумеется, сравнил их с римскими героями и могу сказать, что проведенная мной параллель была не только удачна, но даже не лишена меткости и красноречия.

– Право, не помню, профессор, – заметил Янг, когда я закончил, – приводилось ли мне раньше слышать об этой истории, но если ваш Гораций – как бишь его фамилия? – прищемил себе так пальцы, опуская подъемный мост, как сделал я сейчас, разматывая цепи этой проклятой загородки, то, клянусь честью, он, вероятно, пожалел бы, что не догадался удрать оттуда раньше.

И, действительно, Янг придавал больше значения своим защемленным пальцам, чем выказанному им бесстрашию, когда он хладнокровно выполнял свое дело, завидя приближающегося врага.

Отплыв достаточно далеко от городской стены, так что дротики более не долетали до нас, мы немного уменьшили ход лодки и, потихоньку догоняли товарищей. Теперь нам не угрожало никакое преследование, и мы могли повернуть в любую сторону по озеру. Но направление, по-видимому, было уже выбрано, потому что, когда наша лодка готовилась присоединиться к остальным, вся флотилия после некоторой остановки двинулась вперед с членами совета во главе и нам был передан приказ следовать за другими. Посмотрев, куда повернули лодки, Тицок объяснил нам, что они направляются к другому значительному городу в долине, возникшему около золотых рудников. Говоря таким образом, почтенный ацтек сделался крайне серьезен и прибавил, что население этого города – за исключением немногих свободных людей, наблюдающих за работами, и значительной военной силы, постоянно находящейся здесь, – состоит из одних тлагуикосов, выбранных в рудокопы по причине особой телесной крепости и отваги.

Понизив голос, Тицок объяснил нам далее, что самые опасные бунты тлагуикосов вспыхивали именно здесь. Рудокопы отличались свирепостью и проявлением диких инстинктов. Озлобленные своей подневольной жизнью, они постоянно проявляли непокорность. Чтобы удержать их в повиновении, власти прибегли к самой решительной мере: рудокопов постоянно держали пленниками в глубине рудника; у колодца каждой шахты стояла сильная стража и солдатам было приказано немедленно убивать каждого тлагуикоса, который вздумал бы самовольно покинуть рудник. Но так как их работа приносила государству огромную прибыль, то, чтобы между тлагуикосами не развилась большая смертность вследствие постоянного пребывания под землей, они были разделены на десять больших групп, причем каждая из них по очереди использовалась для работ на свежем воздухе, но под строгим караулом. Однако и эти крайние меры оказывались недостаточными. Часто рудокопы производили бунты, распространявшиеся по всей долине, и властям приходилось пускать в ход всю военную силу государства для подавления мятежей. Город возле рудника был, по словам Тицока, настоящим вулканом и жители Азтлана, постоянно опасавшиеся восстания свирепых тлагуикосов, не знавших пощады, прозвали его Гуитциланом – городом войны.

– Без сомнения, – прибавил наш покровитель с озабоченной миной и тревогой в голосе, – члены совета решили прибегнуть к содействию этих полудиких, отчаянных головорезов, чтобы с их помощью ниспровергнуть могущество верховного жреца.

И по виду Тицока можно было судить, насколько рискованным являлось такое предприятие.

Когда мы обогнули подошву горы, далеко вдавшуюся в озеро, перед нами открылась глубокая бухта, простиравшаяся до самых утесов, которыми была окружена долина. Бухта эта находилась недалеко от запертого прохода, откуда мы проникли в Азтлан. Здесь – частью на низменном прибрежье залива, частью на крутом склоне горы – раскинулся город Гуитцилан. Самой любопытной его особенностью, прежде всего бросавшейся в глаза, была высокая труба; из нее валил густой черный дым, расстилаясь над каменным зданием необыкновенной прочности и весьма значительных размеров.

Меня как археолога необычайно удивил вид этой трубы, да и Рейбёрн, человек в высшей степени компетентный относительно всего, касавшегося его профессии, был удивлен не меньше меня. Труба эта, очевидно, принадлежала плавильному заводу, а мы оба отлично знали, что такие усовершенствованные приспособления при плавке металла представляют продукт цивилизации уже высокой степени и что даже в Европе они изобретены сравнительно недавно. Что касается Янга, то, по его словам, вид заводской трубы вызвал в нем настоящую тоску по родине. Будь она сложена из кирпича, а не из черного камня, можно было бы предположить, что ее перенесли сюда прямо из его родимых мест.

– Я так и жду, что мы услышим паровой свисток, сзывающий рабочих к обеду, – грустно заметил он и продолжал: – А знаете, профессор, что я вам скажу? Мне кажется, что я начинаю вникать в самую суть рассказов полковника о здешних «мятежах», как он их называет. Конечно, я далек от мысли, что он нас морочит своими историями. Нет, полковник – совершенный джентльмен, но так как он родился и вырос среди язычников, то не имеет правильного понятия о многих вещах. То, что он старается нам втолковать, и не может из-за незнания английского языка, есть нечто иное, как «стачка». В ней-то вся и штука. Рудокопы уж такой народ, что им скучно без стачек; это у них в крови. Объясните, пожалуйста, полковнику, что мы тоже видали такие виды и понимаем, куда он гнет!.. Однако, признаться откровенно, я никак не воображал, чтобы в Мексике были возможны стачки, чтобы эти черномазые индейцы были способны постоять за себя против заводчиков хозяев!

Так как догадка Янга не внушала мне особого доверия, то я и не пытался объяснить его слова Тицоку, тем более что нам некогда было продолжать разговор. Лодки, шедшие впереди, причаливали уже к отлично устроенной дамбе, простиравшейся от берега до глубокой воды, и вскоре мы сами высадились на пристани. Город занимал площадь в половину квадратной мили и был тесно застроен хижинами, причем самая большая из них состояла не более чем из двух комнат. Несколько домов попросторнее и получше были обнесены толстой каменной стеной, за которой помещался и завод. У пристани, где мы сошли, стояло судно, которое нагружали золотыми слитками для отправления в сокровищницу в центре города Кулхуакана. Загрузка производилась почти совершенно голыми рабочими. Никогда в жизни не приводилось мне видеть таких свирепых лиц! В физическом отношении, это были великолепные экземпляры индейской расы – высокие, прекрасно сложенные, сильные люди – настоящие богатыри! Они, очевидно, безо всякого напряжения, совершенно шутя, перетаскивали на плечах огромные слитки золота. Но вместе с тем на их лицах читалась такая ненависть, они так злобно поглядывали на нас исподлобья, а растрепанные жесткие волосы, ниспадавшие на мрачно блестевшие глаза, придавали им такой дикий вид, что мне стало не по себе. Тлагуикосы метали на нас враждебные взгляды, от которых становилось жутко, точно под градом отравленных стрел, и я успокоился только тогда, когда заметил, что их было на пристани всего человек двенадцать, а тяжело вооруженный конвой караульных втрое превышал число каторжников. При взгляде на этих существ, скорее напоминавших хищных зверей, чем людей, я понял, почему Тицока так тревожила мысль о союзе с ними.