Ода абсолютной жестокости - Тим Скоренко

* * *

Бурха просыпается и вдыхает холодный воздух.

Много раз в жизни у меня возникала необходимость убить человека. Впервые в жизни у меня возникла необходимость кого-то спасти. Я бы бросил Бурху здесь, если бы не зависел от его знания местности. Но теперь что-то греет меня изнутри. Я спасаю человека – как это звучит. Риггер спасает человека. С некоторых пор словосочетание «друг Риггера» перестало звучать странно. Я перехожу на качественно новую ступень.

Бурха пугливо осматривается. Арена залита кровью, но пуста.

– Где они?

Я усмехаюсь.

– Меня зовут Риггер. Запомни это имя, – говорю я.

Бурха встаёт.

Вдалеке раздаётся человеческий крик. Кричат из-за обрыва. Бурха идёт туда.

Я знаю, что он увидит. Крошечные фигурки, ползущие по склону. Интересно, они будут пытаться забраться к нам или пойдут обходным путём?

– Надо уходить, – подхожу к Бурхе.

Он смотрит на меня. В его глазах страх.

– Не бойся меня. Я не причиню тебе вреда.

– Ты знаешь, что они делают с пленниками? – спрашивает он.

– Едят, наверное.

У меня хорошее настроение. Я люблю, когда меня опасаются.

– Едят годами. Нам повезло… – он осекается.

– …потому что я – Риггер.

– Нет, – он неожиданно возражает. – Потому что мы попали на какой-то ритуал. Я знал одного человека, который попал в обычную их кабалу. Он прожил у них пятнадцать лет, если это можно назвать жизнью. Они ели его каждый день. Держали в цепях и отрезали куски. Каждый день. Они этим питаются. Просто они питаются человеческим мясом.

– Потому что это неистощимый источник, – говорю я спокойно.

– А ты бы смог? – в голосе Бурхи вызов.

– Да, – говорю я.

Он умолкает.

– Веди, – я подталкиваю его к выходу с арены.

Он осматривается.

– Мы теперь без провианта, – говорит Бурха.

– А я без мечей.

Бурха с сомнением смотрит на притороченный к моему поясу ритуальный клинок самоедов.

* * *

Нас никто не трогает. Снежная дорога утоптанна и широка. И слишком открыта. Мы проходим метров сто, и тут Бурха говорит:

– Я понял, где мы. Я тут никогда не бывал, но вон те пики, – он показывает на одну из вершин, – знаю. Там есть пункт государственной границы. Пойдём туда.

– Меня не пропустят.

– А меня там знают. Люди бывают сильные и богатые. Сильных я веду тайной тропой. Богатых – через пропускной пункт.

– А если человек сильный и богатый?

– Тогда я предлагаю ему выбор.

– Почему ты не предложил выбора мне?

– Ты не выглядел богатым.

На золото, которое у меня с собой, я могу купить деревню. Только часть его ушла вместе с рюкзаком. Самое ценное зашито в поясе. И по карманам немного распределено.

– Ладно.

Мы сворачиваем с дороги и идём практически по целине. Тропка есть, но едва заметная.

– Бурха, а сколько примерно этих самоедов?

– Человек двести, – говорит он. – Большая часть – женщины, они не сражаются.

Теперь понятно, где прочие самоеды. Я их всех просто перебил. Я снова жалею, что не знаю mortirum.

Мы долго идём по каким-то едва заметным тропкам. Несколько раз приходится забираться на уступы. Самый высокий – более двух метров. В качестве верёвки мы используем мою плеть. Крюки отлично цепляются за неровности в камнях.

– Ты знаешь дорогу? – спрашиваю я проводника.

– Да, – говорит он.

По нему заметно, что он лукавит. Он знает направление, но не уверен, что та или иная тропа приведёт куда нужно. Ладно. Главное, чтобы довёл.

Часа через два мы уже вымотаны до предела. Особенно я. Я устал ещё вчера.

Вдруг Бурха останавливается.

– Ну вот. – говорит он. – Я знаю эту тропу. Хотя никогда сюда не хожу: слишком близко к самоедам.

Мне становится спокойнее. Мы идём дальше.

– Бурха, – спрашиваю я. – Зачем ты тут поселился?

– Платят, – пожимает плечами проводник.

– А самоеды до твоего жилища не доходят?

– Нет. У них какие-то собственные границы есть.

– А когда мы туда шли…

– Виноват. Сам нарушил, – в самом деле, голос Бурхи звучит виновато. – Срезать хотел. Часа четыре бы выгадали.

Я молчу.

– Мы уже не на их территории.

Я хмыкаю в ответ.

– Правда, – он мнётся, – мы на территории патруля.

Час от часу не легче.

– И давно ты проводником?

– Лет двадцать уже, верно.

– И за двадцать лет?..

Он понимает вопрос.

– Трижды. Ты – четвёртый.

– А сам как выкручивался?

И тут до меня доходит. Как всегда, с запозданием. Человеческий глаз в банке в жилище Бурхи. Бурха, несвязанный, стоит между стражниками во время ритуала.

Сука. Ублюдок. Деньги зарабатываешь, да? Территорию нарушил, да? Продажная тварь.

Нельзя себя выдать. Нужно дойти до заставы.

Но Бурха уже понимает. Он делает рывок вперёд и пытается убежать. Я успеваю поймать его за капюшон. Рывком валю сволоча на снег, бью в лицо. Ломаю нос. По его лицу стекает кровь.

– Куда, сука! – кричу.

Он безуспешно пытается вырваться. Бью его ещё раз, сильнее. Он затихает, хотя остаётся в сознании.

Нагибаюсь к самому его лицу.

– Так вот, – говорю. – Ты доведёшь меня до границы, как ни крути. Попытаешься сбежать, я буду тебя жрать, будь уверен. Провианта у нас нет, а я уже полтора дня не жрамши ничего. Я от тебя буду мясо отрезать и на твоих глазах его хавать, понимаешь, ублюдок?

Ему страшно. Я это вижу.

– Ты думаешь, я не смогу? – я реву. – Отвечай, падла!

Он кивает, мол, да, верю, сможешь.

Рывком поднимаю его на ноги.

– Веди.

Он идёт впереди, спотыкается.

Плохо то, что я не могу отомстить. Я могу причинить ему боль, но уже завтра он забудет о ней. Уже завтра он будет жив и здоров. У меня нет возможности вмуровать его в каменную кладку или в дно фекальной ямы, как это делал император Аонга. Аонга Жестокий. Наверное, Риггер тоже мог бы получить подобную кличку.

Идём долго, более трёх часов. Я выдыхаюсь, но держусь. Нельзя показывать, что я слабее Бурхи.