Змеевы дочки - Татьяна Корсакова

– Тяжелейшее?.. – Взгляд Иннокентия выражал крайнюю степень недоверия.

– Илья Лаврентьевич считает меня медицинским феноменом. – Теперь Лизавета улыбалась именно Иннокентию, персонально. – Сегодня утром он выразился весьма образно, сказал, что на мне все заживает как на собаке. – Тонкие пальчики потянулись к затылку, коснулись косынки… – Вот только память.

По всему было видно, что Иннокентию весьма любопытно узнать, что же не так с ее памятью, но он стесняется.

– После нападения и полученного удара Елизавета потеряла память, – избавил его от мучений Демьян.

– А еще деньги и документы. – Как бы то ни было, для вчерашней покойницы держалась она молодцом, без истерик. – Товарищ милиционер, – она едва ли не с мольбой посмотрела на Демьяна, и сердце его екнуло от этого взгляда, – Илья Лаврентьевич сказал, что вы могли бы поспособствовать в выяснении моей личности.

– Поспособствую, – пообещал он. – Пошлю в Пермь запрос.

– Спасибо! – Благодарила она его искренне, хоть и преждевременно. Кому, как не начальнику милиции, знать, как непросто найти в большом городе человека, да еще и имея о нем минимум информации. – Ой, простите меня! Я тут со своим проблемами, а Иннокентий Иванович ранен…

– Пустяки, – сказал Иннокентий придушенным голосом. – По сравнению с вашими несчастьями моя рана совершенно ерундовая. Доктор Палий даже не стал брать меня в перевязочную.

– Лизавета, вы что-то говорили про чай, – нескромно напомнил Демьян. От светских бесед он уставал и терялся, а вот есть хотелось все сильнее и сильнее. Вдруг к чаю полагаются еще и какие-нибудь сушки…

К чаю полагались черствые пряники и вазочка с засахарившимся вишневым вареньем, а сам чай был черный, чифирной крепости, совсем без сахара. Демьян, отринув смущение и политесы, положил в свою чашку сразу три ложки варенья, взял из вазочки пряник, обмакнул в чай. Иннокентий последовал его примеру. Лизавета себя чаю не налила.

– Мне пока нельзя тонизирующие напитки, – ответила она на невысказанный вопрос. – Да и не хочется. А вы пейте, пожалуйста. Иннокентий Иванович, ваше кровотечение уже остановилось, можете отложить свою повязку.

Он послушно отнял от раненого уха тряпицу, неловко сунул ее в карман пиджака, а потом так же смущенно спросил:

– Елизавета, я все никак не могу взять в толк… Демьян Петрович только что говорил, что вы были тяжело ранены.

Демьян кивнул, старательно пережевывая черствый пряник.

– Но выглядите вы совершенно нормально, если не сказать великолепно. – Пряник вдруг встал поперек горла, и Демьян едва удержался, чтобы не закашляться. – Любая рана, даже самая легкая, оставляет следы. Вы говорите, вас ударили по голове…

– Это доктор Палий с товарищем милиционером так говорят, а сама я ничего не помню. – Она стащила косынку, встряхнула волосами и едва заметно поморщилась. Все-таки ей до сих пор было больно, как бы она ни хорохорилась. – Но сейчас все в порядке. Зажило. Представляете?

– Нет, – признался Иннокентий, до неприличия внимательно разглядывая ее рыжую макушку.

– Вот и я не представляю. Если бы товарищ милиционер не был таким серьезным человеком, я бы решила, что он шутит, что это просто такой розыгрыш… – Она снова повязала косынку, бросила испытывающий взгляд на Демьяна.

– Возможно, я не внушаю вам доверия, – обиду в голос удалось не пустить, – но доктор Палий в городе человек уважаемый. Надеюсь, его словам у вас вера есть.

– Есть. – А вот ответила она не сразу. Неужто даже доктору не доверяет? Впрочем, винить ее за это нельзя, для сомнений у Елизаветы есть все основания. Уж больно диким кажется то, что с ней приключилось. – Я очень благодарна. – Она запнулась. – Благодарна Илье Лаврентьевичу и вам, товарищ милиционер.

Демьяну вдруг стало обидно, что к Палию она обращается по имени-отчеству, а к нему – по-казенному сухо. У него, между прочим, тоже отчество есть. Или, на худой конец, имя.

– И как же вы теперь собираетесь жить? – спросил Иннокентий. – Без документов, без прошлого.

– Пока не знаю. – Она растерянно улыбнулась. – Как-нибудь. Доктор Палий предложил мне пока пожить в больнице. Мне кажется, ему не хочется меня отпускать, потому что я медицинский феномен. – Она снова улыбнулась, но на сей раз значительно веселее. – А я постараюсь оказаться ему полезна. Не знаю, чем я занималась в прошлом, но помогать доктору с больными или просто по хозяйству я смогу. До тех пор, пока не вспомню, кто я и зачем явилась в этот город.

Получилось довольно безысходно, несмотря на все улыбки. Демьян попытался представить себя на месте Лизаветы и не смог. Одна в чужом городе, без денег и документов, без памяти.

– Если судить по вашей одежде, задерживаться в Чернокаменске вы не собирались, – сказал он, чтобы хоть чем-то заполнить неловкое молчание, но получилось только хуже. Получилось, что он рылся в ее вещах и не скрывает этого.

Да, рылся! Но не из праздного любопытства, а по делу! И вообще, что там вещи, если видел он куда больше того, что дозволено постороннему человеку…

Стоило только вспомнить, как лоб покрылся холодным потом, а гимнастерка прилипла к спине. А Лизавета, кажется, заподозрила что-то недоброе, посмотрела испытующе, нахмурилась, но ничего не сказала. Воспитанная оказалась дамочка…

Остаток пряника Демьян дожевывал в сосредоточенном молчании, жевал и ругал себя за то, что в сложившейся ситуации больше думает о незнакомой девице, чем о проблемах города. С волками вот, к примеру, вопрос так до конца и не решился, хотя цену горожане заплатили немалую. Что делать с вырвавшейся из окружения стаей? Вправе ли он еще раз просить охотников о помощи после случившегося сегодня?

Раздумья прервал скрип открывающейся двери, в кабинет вошел доктор Палий, обвел гостей задумчивым взглядом поверх очков, сказал:

– Ну-с, Иннокентий Иванович, показывайте свою боевую рану!

– Уже прошло все. – Показывать рану Иннокентий не желал, многострадальное ухо прикрыл ладонью.

– Это позвольте мне судить, – проворчал Палий, поправляя очки и разглядывая рану. – Все в порядке, – резюмировал он через пару мгновений. – До свадьбы заживет!

Посмотрел он при этом не на Иннокентия, а на Лизавету, и Демьяну подумалось – уж не решился ли Илья Лаврентьевич пристроить свою подопечную в хорошие руки? А еще подумалось, что делать ему самому в больнице больше нечего, раненых доставил, Лизавету проведал, даже чаю с вишневым вареньем выпил… Решено – пора уходить!

Вставал он, пожалуй, слишком поспешно, так поспешно, что едва не опрокинул столик вместе с чашками, блюдцами и вазочками.

– Пора мне, – сказал, обращаясь исключительно к Палию. – Остались еще кое-какие дела.

– Задерживать не стану, товарищ милиционер, – ответил доктор и тут же добавил: – А впрочем, я хотел вам кое-что сказать, – он смущенно кашлянул, – наедине.