Здесь и сейчас - Энн Брашерс

Вечером мы отправляемся в полицейский участок, чтобы оставить заявление и дать показания. Прикидываемся дурачками: Итан — практикант лаборатории и друг Моны. Мы принесли ей подарки ко дню рождения, а тут ни с того ни с сего ворвался этот идиот, началась пальба и все такое. Преступление на почве страсти? Может, и так. Итан обезоружил его, тот бежать, Итан бросился за ним и так далее. Я делаю признание, что пистолет потом выбросила. Итан помогает мне начертить план того места, чтобы отыскать орудие убийства. Свой поступок я поясняю тем, что не хотела больше никаких убийств. Естественно, мы не несем бредятины про каких-то путешественников во времени, которые хотят уничтожить планету.

Уже поздно, нам до смерти хочется домой. Дежурные полицейские тоже устали, им тоже хочется поскорей все закончить. Они просят явиться в участок на следующий день и дать необходимые показания сотруднику полиции.

Когда мы наконец выходим из участка, я едва держусь на ногах.

— Слушай, Итан, — спрашиваю я, когда мы идем к машине, — а мой отец действительно рассказывал тебе то, что ты говорил Эндрю Болтосу?

— Нет, — отвечает он.

От изумления я даже останавливаюсь:

— Как?

— Понимаешь, кое-что, конечно, рассказал он, кое-что я узнал от тебя, остальное придумал, совсем немного. Но все вместе сложил только сегодня, когда в лесу Болтос говорил, зачем он это сделал. Я не знал, что Болтос из ваших, пока не оказался в лаборатории, и тогда мне все стало ясно. Жаль, что раньше не раскусил. Тогда, может, было бы больше шансов спасти Мону.

Мы проходим мимо машины, идем дальше. Нам надо немного прогуляться под открытым небом. Взявшись за руки, мы молча шагаем по тротуару, темно, улицы уже пусты. Не так-то просто переварить все то, что сегодня произошло.

Я бы шагала вот так, рядом с Итаном, держа его за руку, хоть всю ночь до самого утра. Ну, хотя бы до полуночи. Так мы и делаем. Находим еще одну пустынную игровую площадку, садимся на качели. По небу бегут черные облака. И сквозь них безмолвно пробирается луна, лишь изредка открывая нам свой светлый лик.

— Нам было все известно, мы пытались помешать, и все равно это случилось в точности так, как написано в газете. — Расстроенный голос Итана звучит устало.

— Но это же не так, — отзываюсь я. — Не совсем в точности.

— Ну, какие-то детали… Но главное, то, что повлечет за собой последствия… Это ведь то же самое.

— И здесь ты не прав, — качаю я головой.

Потом молчу несколько секунд, постукивая ногой по металлической перекладине, подбираю нужные слова.

— Дело в том, что в газете было написано… что ты тоже погиб.

Итан смотрит на меня во все глаза, в них немой вопрос.

Делаю глубокий вдох, потом выдох. Каждая мышца в теле дрожит от напряжения.

— Я обнаружила это сегодня утром, ты еще спал, и потом все это время страшно мучилась.

Достаю из кармана сложенную до крохотных размеров газету и протягиваю ему.

— А теперь меня мучит совесть, что я старалась защитить не Мону Гали, а тебя. С тем и направлялась сюда.

Итан внимательно изучает газетный листок, пытаясь в тусклом свете лампы на площадке разобрать мелкий шрифт.

— Черт побери, вот это да… — кивает он наконец. — Ну, слава богу, этого не случилось.

Как это ни странно, но я начинаю смеяться. Во всяком случае, сдавленные звуки, которые я издаю, чем-то похожи на смех.

— Да уж… слава богу.

— Ты молодец, что не сказала мне об этом.

— Правда? А я сомневалась.

— Правда-правда. Впрочем, если бы я был сейчас мертвый, возможно, считал бы иначе.

И снова из груди моей вырывается этот странный сдавленный смех.

Минуту Итан молчит.

— Так, значит, когда ты спрашивала, чего я хотел бы перед смертью, то говорила серьезно? — (Я киваю.) — А я ведь так этого и не получил! — Его негодование несколько театрально.

Я снова киваю, делая вид, что раскаиваюсь.

— Но когда? Сам вспомни, сколько сегодня у нас было событий. Времени не было. Тем более что я собиралась спасти тебя. И тогда это была бы халява.

— Обожаю халяву! — смеется Итан.

И мы снова умолкаем.

— А знаешь, что еще хорошо? — спрашиваю я.

— Что?

— Болтос не уничтожил материалов Моны. Я сама видела, как она загружала свои файлы на тот сервер, который ты ей дал. И теперь они у тебя.

— А ведь верно! — Глаза Итана радостно сверкают. — Это очень хорошо. Это просто прекрасно! Но, господи, какая ответственность. Надо срочно возвращаться домой и раскидать еще по нескольким серверам. Да я просто распечатаю их, на настоящей бумаге!

— Бен Кеноби тобой бы гордился.

На лице Итана сияет довольная улыбка.

— А еще что хорошо, знаешь?

Продолжая улыбаться, он ждет:

— Ну что? Не тяни.

— Болтос не сбежал из страны с фальшивым паспортом. Сейчас он в больнице, а скоро будет сидеть в тюрьме.

— Точно. Я тоже об этом думал. Это тоже хорошо.

Из-за облака выходит луна. Нынче ночью кажется, что она совсем близко. И на землю теперь падают наши четкие тени.

— А как ты думаешь, что бы случилось, если бы тебя здесь не было? И твоего отца тоже?

— Я думала об этом. Вероятно, ты не случайно попал в эту лабораторию, — пожимаю я плечами. — Да-а, без меня у тебя бы ничего не вышло.

— Верно. С кем бы я стал решать задачки по физике?

— А ведь правда! — хохочу я. Потом растопыриваю пальцы, любуюсь их тенью на земле. — Так, значит, ты все-таки пытался помочь Моне Гали, как и сегодня. И подвернулся под руку. А может, просто проходил мимо, пуля вылетела из окна и попала в тебя. Может, тебя вообще даже не было в этом здании. Может, Болтос спешил поскорей удрать с места преступления, мчался в машине как сумасшедший, сбил тебя где-нибудь в квартале от лаборатории и, конечно, не стал останавливаться. Боже мой, откуда мне знать.

— Да, в общем-то, — кивает Итан, — все это возможно.

— Знаешь, о чем я думаю? — спрашиваю я.

— О чем?

— Думаю, мы все-таки пробили щель. Между тем, что говорится в газете, и тем, что случилось сейчас на самом деле. Думаю, будущее теперь станет другим. Может, конечно, не идеальным. Может, даже еще хуже. Хотя трудно представить, что может быть хуже. Но главное, ты живой. И мне не надо завтра читать газет, чтобы понять, что реальность изменилась.

Итан кладет мне руку на плечо, и две наши тени превращаются в одно бесформенное пятно.