Я тебе принадлежу - Анна Леманн

И никто из женской половины за столом даже не догадывается, что вчера мы, наконец, разобрались с главной угрозой и мразью в нашей жизни. Игната, избитого и покалеченного, забрали его враги, которых где-то нашёл Ренат. Порой мне кажется, что я слишком мало знаю о своём друге. Откуда у него такие связи с криминалом? Хотя по его разговорам с криминалом он связываться не хочет.

— А я ещё смотрю и не понимаю, где любимый красный чемодан Лидочки, — продолжает уже Семён, рассказывая со своей точки зрения. — Думаю, неужели она его убрала! Дождался!

Посмотрев на Лидию, ловлю её взгляд. Казалось бы, счастливый и безмятежный, но в нём столько боли и страданий, что выть хочется и на стену лезть. Такой был у моей матери, которую я, к сожалению, не смог уберечь. И от этого тоже хочется убиться о скалу. Могу ли я, после всего, что теперь знаю, молчать и скрывать от неё самую главную радость в её жизни?

Она не должна страдать только потому, что её муж эгоист, который не хочет её терять. Если Ника пошла в мать, а она именно в неё пошла, то простит и поймёт мужа, как моя ведьмочка в своё время меня. Да, возможно, позлится, но с другой стороны, у неё будет дочь, а Ника ей мягко объяснит, что вины Семёна в том, что она столько лет была без неё, нет.

Но прежде стоит сказать и предупредить о своём решении мужчину. Я знаю, каково бояться сказать дорогому человеку о том, что обманывал или что-то скрывал от него. Понимаю, что это сложно. И ты будешь тянуть до конца, пытаясь сохранить равновесие. Но… всё не вечно.

— Семён, мы можем поговорить? — прервав всех, спрашиваю я его.

— Конечно, — кидает и, отложив столовые приборы в сторону, встаёт из-за стола.

— На веранду, — произношу и рукой указываю направление, последовав за мужчиной.

Он идёт спокойно, размеренно. Как всегда. Всё же военный опыт и умение держаться — у него в крови. Оказалось, до того, как стать безопасником Шпарского, он служил в службах специального назначения. Как его отец. До него дед. И даже прадед.

— Что-то случилось? Игнат? — тут же закидывает меня вопросами. — Сбежал? Не смогли увести? Скончался, наконец? Вот ведь падла…

— Нет, — чётко отвечаю, с сожалением взглянув на него, начинаю разговор. — Я позвал вас сюда лишь с одной целью: предупредить и попросить. Скажите своей жене о Нике. Она должна знать, что её единственная дочь жива и находится рядом с ней.

— Максим, это исключено! — восклицает, ошарашенно взглянув на меня. Но я был готов к этому, поэтому остался спокойный и надменным. — Пока нельзя. Я ещё не подготовил её.

— Сколько ждать, Семён? Уже не один месяц прошёл. Может, пора бы уже?

— Нет!

— Вы скажите ей сами или это сделаю я? — проигнорировав его отказ, интересуюсь.

— Не смей! Она… она не простит мне этого?!

— Думаю, вы ошибаетесь, — произношу и сажусь в кресло, пригласив мужчину сделать то же самое. — Вы ведь знаете, что было между моим отцом и отцом Ники? И всё же, узнав, она меня простила и поняла. Я уверен и Лидия вас простит.

— Это совсем другое, — обрывает. — Это сделали ваши отцы, а не вы. Поэтому и вина другая. Здесь же вина лежит на мне.

— Если любит, то простит.

— А если её любовь пройдёт, когда она поймёт, что я натворил? — предполагает и садится в противоположное мне кресло.

— Не знаю, — выдыхаю, отчасти понимая мужчину. — Но и страдать я ей позволить не могу. Моя мама умерла несчастной и слабой. И если я смогу осчастливить хотя бы одну женщину, то я пойду на это. Тем более после всего, что она пережила, — Я никогда не понимал отца, который изменял матери. Не понимал того, как больно он делает ей. Видел, но половину своей боли она прятала за лживыми улыбками. Не понимаю, как можно причинять боль кому-то? Намеренно? Страдания и боль — съедают, Семён. И они чуть не съели меня… Я обвинил ни в чём не повинную женщину в смерти матери. Чуть не сделал её несчастной, но… тогда в моей жизни появился маленький ангел-хранитель. Ника. Каждый раз, когда я был на грани совершить ошибку — появлялась она. И я хочу отплатить ей и её семье тем же самым. Сделать счастливой свою женщину и её мать. А потом… и наших дочерей, — на губах появляется мечтательная улыбка, когда перед глазами возникает Ника и несколько её маленьких копий. Вредных. Белокурых. Выносящих мне мозг. Но жутко любимых. — Признаюсь, я рад, что Шпарский оставил компанию ей, а не мне, как я рассчитывал. Так бы я не встретил её и не начал жить вновь… Я страдал и пытался заглушить свою боль от потери единственного мне человека, женщинами, алкоголем и деньгами. Но они ничто, когда ты видишь слёзы и страдания любимой. Я не могу видеть, как Ника плачет по ночам от того, что хочет обнимать свою мать, называть её не по имени, а мамой… Вы хотите сделать со своей женой то же самое, что мой отец сделал с моей? Будете её топить? Не давать возможности взлететь?

— Максим…

— Я не Ника! Я молчать не буду. Пусть я и моложе вас, но боли видел побольше вашего. Не правда ли, боль родного человека ощущается иначе? Она острее и разрушительнее, когда ты понимаешь, что ничего не можешь сделать?

— Что тут происходит? — шёпотом спрашивает Ника, выйдя к нам на веранду. — О чём вы ссоритесь? Можно тише? Лида уже переживает, что вы друг друга убьёте. С трудом убедила её не идти к вам.

— Я собираюсь сказать Лидии правду о тебе, — оповещаю я свою ведьмочку. — Семён против, но я не его разрешения спрашиваю, а предупреждаю.

— Ника, прошу. Поговори с ним? Я не могу… — пытается переманить на свою сторону Нику Семён.

— Не поговорю! — решительно заявляет моя девочка. — Я тоже хочу, чтобы она знала. Я хочу, наконец, назвать её мамой. Извините, Семён! Но я и так с самого детства одна. Не хочу больше… — она подходит к нему и берёт его за руки. — Она поймёт вас. Она любит вас. Позлится, но поймёт, потому что она умная и мудрая женщина. Прошу… пусть всё закончится и мы просто станем большой семьёй? Где у меня есть мама и отчим… Я бы с радостью вас назвала своим папой. Просто дайте уже быть с мамой, а не Лидией.

— Хорошо, — сдаётся мужчина. — Говорите. Но Ника, ты говори. У тебя мягче получится. Надеюсь, она не будет долго злиться

— А где мужчины? — спрашивает меня Лидия, когда я одна вхожу к столовую.

Пытаюсь улыбнуться и скинуть с себя напряжение, но это очень сложно, если учесть тот факт, что сейчас я, возможно, разрушу отношения Семёна и собственной матери. А ещё… она может сбежать, поняв, что я тоже её столько времени обманывала и скрывала правду. Знала о том, как она мучается без дочери и молчала.

— У них там… мужские разговоры. Они заняты, — отвечаю и, обойдя стол, сажусь рядом с мамой. Беру её за руки и лишь затем продолжаю. — Мы можем поговорить?

— Конечно, дорогая, — тут же отзывается, улыбнувшись мне. Словно знает о чём я собираюсь сказать. И от этого становится ещё сложнее.